— Очки! — приказал он.
— Холодно. Сперва вытрись.
— Очки! Этот гад сломал ей ногу! — воскликнул он и надел на тонкий нос очки, будто мечом опоясался. — Где она?
От металла в его голосе она просто отпрянула.
— В комнате у родителей. Джури Читиат уже все сделал. Я сама его пригласила, — сказала она смиренно, показывая, как она предана Мирьям.
— Я — туда, — проговорил он, торопливо оделся и, не дожидаясь, пока высохнет шевелюра, спустился в грозу и бурю.
Виктория быстро вытащила Клемантину из люльки и поскакала по дождю следом за ним.
В углу на полу сидела Тойя, делала надрезы на золотистых финиках, вытаскивала косточки и вместо них вкладывала жареный миндаль. Ногти у нее были липкие от клейкого сока, и рот полон слюны, но она с великой преданностью протягивала финик за фиником раненой Мирьям, и черный шелковый футлярчик дрожал на ее свежей шейке. Мирьям лежала в кровати своих родителей, а ее отец сидел на подушке, прислонясь спиной к сырой стене, и его борода порхала над страницей книги. Азиза ходила взад-вперед, младенец Наим лежал в глубокой впадине между ее грудями, и она похлопывала его по спинке, а губы беспрерывно нашептывали проклятия. Виктория осторожно присела на кровать в ногах у Мирьям, протянула руку, будто желая оценить, болит ли рана, но побоялась причинить еще большую боль. В конце концов она погладила рассеянно пальцем лобик Клемантины и заметила, что Йегуда на Рафаэля даже не смотрит, а Азиза кидает на него зверские взгляды; к великому ее удивлению, Рафаэль опустил голову, будто это он раздробил ногу Мирьям.
— Как ты? — прошептал он кровати, на которой лежала Мирьям.
Йегуда вскинул бороду от священной книги, и Мирьям тут же спрятала радость, с которой встретила Рафаэля.
— Ты еще осмеливаешься спрашивать, как она?
Виктория открыла рот от удивления. Сдержанный Йегуда очень редко отчитывал кого-то столь резким тоном. Рафаэль снял очки и протер их полой субботнего халата. Ему понадобилась долгая пауза, прежде чем он справился с собой. И все это время он глядел на Йегуду с укором. В конце концов, уставившись в пол, он сказал:
— Тойя, прошу оставить нас одних.
Та чуть не расплакалась. Даже на открытой всем взорам крыше, даже во Дворе, когда на глазах у всех шли разборки, никто никого не выгонял. Она встала, поискала глазами сочувствия на лицах и сконфуженно вышла.
— Письмо! — прорычала Азиза, будто защищая рукой головку Наима от привидения. — Мы прекрасно знаем, что ты это письмо получил. Отец Эзры заплатил кучу денег, пока нашел человека, готового жизнью рискнуть, дни и ночи идти во время войны, чтобы разыскать тебя в Басре. Нам рассказали, что видели, как он там крутится. Он не умер в дороге и конечно же это письмо тебе передал.
— Какое письмо? — с изумлением спросила Виктория, увидев слезы в глазах Мирьям. Вопрос растаял в воздухе, будто ее не было в комнате. Сердце подсказало, что им бы полегчало, если бы она испарилась.
— Да, тот человек пришел и письмо мне передал, — сказал Рафаэль, и очки его засверкали.
Йегуда закрыл свою книгу:
— Ну, и?..
— Мы забыли про гордость и обратились к тебе с ясной просьбой! — воскликнула Азиза. — Ты с детства был нам дорог. Даже собаке, если она лает, полагается ответ.
Мирьям зарыдала.
— Хватит! — прикрикнула она на родителей не в силах вынести такого позора. — Хватит!
— Я на Торе…
— Не произноси ложных клятв! — рыкнул на него Йегуда.
— Я свой ответ дал на Торе. — Голос Рафаэля стал резким. — И это не все. Я хочу вас спросить, где обручальное кольцо, которое я послал? Чистое золото, двадцать четыре карата. Я его заказал у святого ювелира Бульбуля. Можете спросить маму. Расспросите братьев и сестер.
— Не слыхали и не видали! — Рука Азизы отодвинулась от головы Наима.
— И что ж я вижу, приехав домой? Вы ее продали по дешевке. Передали, как бракованный товар, бесчувственному слесарю. Никто в доме не слышал, чтобы я хоть слово произнес. Я это оскорбление проглотил. Даже тогда промолчал, когда увидел, что ее живот пухнет от семени этой скотины…
Мирьям плакала в голос. На минуту забыв про свою сломанную ногу, она двинулась к Рафаэлю, попыталась протянуть к нему руки. И тут же свалилась с криком боли.
— Господи прости! — сказала Азиза. — Прости нас, Господи!
Йегуда поднялся на ноги:
— Сейчас она мужняя жена и тебе не положено пялить на нее глаза!
Бунтарь Рафаэль тут же отпарировал:
— Глазам ничего не заказано!
Виктория с пылающим лицом выскочила наружу. В комнате Клемантина начала плакать. Виктория всунула ей сосок в мягкие губки и проворчала: