«Малышку, — поправила ее про себя Виктория, — очередная напасть, беда, разорение, скорбь и траур».
Лейла подошла, и Клемантина тоже, держась за ее подол. У Виктории из глаз лились слезы.
— Это не игрушка, девочки!
Хотя и было что-то утешающее в этих кончиках пальчиков, ласкающих ее живот. Кто это сказал, что участь каждой женщины — горькое рабство? Тут же пришла тоска: истерзанная мать, брошенная всеми Азиза, Мирьям, глотающая оскорбления от своего слесаря, Тойя — просто игрушка в руках Дагура и когда он трезв, и когда вдрызг пьян. Каменное лицо Кларисы, которая влипла, выйдя замуж за тупицу. Да та же Нуна Нуну — куда попала она после того, как ее так нежили и баловали? В изгнание, далеко от дома. И что бы стало с ней самой, если бы это она, а не Рафаэль подхватила чахотку? Чем бы пожертвовал муж ради ее спасения? Наверняка захлебнулась бы собственной кровью и давно бы лежала в могиле.
«Нет, нет, сегодня вечером я не рожу! — приказала она себе. — В субботу запрещено зажигать лампу. И в доме гость, чужак. Не сегодня, нет. В субботу вечером или в воскресенье». И она надела платье и заплела свою длинную косу.
— Мама, Лейла не верит, что Сюзанна лежит в могилке. Она говорит, что никто не может так долго лежать в земле.
— Все мы в конце возвращаемся в землю, — сказала Виктория.
Ее мать хлопнула себя по лбу и кинулась в уборную, ее рвало. Салима с Назимой отомстили за Фуада, обрушив удары на Нисана, который задумал за ними подглядывать, пока они моются. Из-за сильной жары субботний ужин перенесли на крышу. Азизу оставили внизу, разместив перед ее лежанкой полную тарелку еды.
После полуночи Виктория присела на своем матраце. Рядом с ней спали Клемантина и Лейла, матрацы которых касались друг друга. На краю крыши храпел оглушенный араком Дагур. Спящие, брошенные под сияние звезд, жаждали, чтобы хоть легкое дуновение ветерка пронеслось в этой тягостной духоте. Москитная сетка недвижимо, как мертвая, висела над широченным ложем Мирьям и Гурджи. Усталая луна опустилась за далекие крыши.
Кого же ей позвать?
Азиза там, внизу, давно погрузилась в свой глухой сон. Тойя зажата между колен Дагура. Бессчетные мужчины от Индонезии до Ирака спят с подушками между ног. Рафаэль тоже любит так спать. А малышка Тойя служит такой подушкой для Дагура. Ее детское личико прячется на его брюхе, а рука его слабо покоится на ее голове.
— Мирьям!
Москитная сетка не шелохнулась.
— Мирьям!
Лицо Мирьям — опухшая, помятая луна — выглянуло из-за белой ткани.
— Мирьям, кажется, началось.
— Именно вот сейчас! — прошептала мать. — Нашла время!
— Нужно позвать повитуху, — сказала Виктория.
— Я твоего отца будить не стану, — сказала мать. — Он много выпил, и ему скоро вставать в синагогу.
Мирьям пощелкала языком:
— Жалко, что ты не сказала перед наступлением субботы. Мы бы внизу оставили горящую лампу.
Заблестели глаза посланца, лежащего в стороне, на матраце, возле перил. Он, похоже, понял, что происходит. Виктория застеснялась, но делать было нечего.
— Кто-то должен помочь.
Стали расталкивать Мурада.
— Что вам надо? — разозлился тот.
— Нужно привести повитуху к твоей сестре.
— Это же Божий страх! — содрогнулся он. — Один я в такую темень не пойду. И кого звать-то?
— Да хоть Джамилу, — прошептала Виктория, хотя и знала, что та уже стара и почти ослепла.
Нисан притворился спящим. Заразился страхом старшего брата. «Сколько же мужчин притворяется сейчас спящими!» — подумала Виктория.
— Я спущусь, — вызвался Саид, старший сын Дагура.
С ним спустился и Гурджи, муж Мирьям.
Мирьям держала Викторию за руку. Луна скрылась, и во дворе была тьма кромешная.
— Куда тебя отвести?
— Спустимся ко мне в комнату.
— Да там тьма-тьмущая.
— Можно подумать, что это праздник какой-то! — прокаркал голос матери. — Темень или свет, какая разница?
Виктория слезла со своего матраца, не разбудив Клемантину, и вместе с Мирьям направилась к утопающим во мгле ступенькам.
Рука посланца пошарила в поисках пачки сигарет, но он вспомнил, что это вечер пятницы, и еще сильнее затосковал по никотину. Наджия вздохнула и снова вытянулась возле Азури. А тот во сне простер свою гигантскую руку, притянул ее к себе и продолжал спать. При свете звезд глаза Наджии и Тойи встретились. Дагур пальцем проверил на ощупь, действительно ли открыты глаза его жены, повернувшейся к нему спиной.
— Эх, был бы над нами хоть кусочек москитной сетки! — прошептал он.