лился. – От тебя заряжаюсь, детка. И Юри со смешком накрывает предплечьем глаза, позволяя своему самому сексуальному и самому любимому парню на свете позаботиться, в конце концов, о его истерзанном теле. Он слышит, как Виктор встает, подбирает свои спортивные штаны, которые, видимо, с чистой совестью напяливает на голое тело, и не спеша направляется в сторону их вещей. Кажется, где-то там лежали полотенца и вода, которую и искал Никифоров, переворачивая содержимое их сумок. Юноша подавил тяжелый вздох. Спустя минуту и пару десятков грязных ругательств, Виктор возвращается к своему любовнику. Он останавливается возле его ног, не предпринимая больше никаких действий. Настала абсолютная тишина. Она-то и привлекла внимание Кацуки, и тот убирает руку, уставившись с немым вопросом на мужчину. – Юри, – спокойно обратился русский, – ты не мог бы мне помочь? – Мм? – Юри лениво приподнимается на локтях и наклоняет голову к плечу. – Согни обе ноги в коленях и раздвинь их, – внимательный взгляд встретился с чуть смущенным. Серьезно? Смущение? После всего, что произошло здесь? – Для меня. Последняя фраза была произнесена более низким тоном, вызвав у Юри мурашки по всему телу. Вот черт. Это никогда не закончится. И он без лишних слов подчиняется приказу, представляя, какой вид открывается мужчине. Как он и сказал: для него. Всегда для него. А тот осторожно опускается на колени прямо напротив раздвинутых ног и думает, что никогда не устанет от такого зрелища. Виктор откладывает в сторону бутылку и полотенце, пытаясь определиться, с чего бы ему начать. Но руки уже сами тянутся к дрожащим бедрам, прикасаясь ближе к паху. Русский придвигается чуть ближе, садясь на пятки для устойчивости и наклоняется к правой ноге, чтобы мимолетно коснуться сухими губами наливающихся синяков. – Прекрасен, – с придыханием вырывается еле различимый шепот, губы спускаются ниже по внутренней стороне бедра, по покрасневшим от порки местам, прокладывая невидимую дорожку из поцелуев. – Как же ты прекрасен, любимый. Судорожно вздохнув, Юри прикрывает дрожащие ресницы, тихо млея от исходящей от Виктора нежности. Тот касается слишком мягко, слишком аккуратно, словно боится причинить лишнюю боль. Дойдя поцелуями до середины бедра, он переключается на другую ногу, проделывая точно такой же путь, не забывая при этом поглаживать ладонями паховые сгибы. Слишком громкий всхлип отвлекает его от такого увлекательного занятия, заставляя сфокусировать взгляд сначала на разрумянившемся лице, задержавшись на приоткрытых губах, а после на припухшей дырочке, из которой сочится белесая струйка оставленного им же семени. Вдох. Задержать дыхание. Выдох. Нельзя сейчас срываться. Юри и так сегодня сильно досталось из-за его необузданности. Хоть тот и слова не сказал против, это все же было грубее обычного. Виктор осторожно прикасается большими пальцами к сжавшемуся колечку ануса, с восторгом наблюдая за еще большим количеством вытекающей спермы. И, не встретив больше никакого сопротивления, погружает самые кончики внутрь, немного оттягивая нежные стеночки в стороны. – Боже! – мальчишка закусил многострадальные губы, надеясь заглушить свои стоны. У него снова сбивается дыхание, снова становится жарко. Напряжение начинает скапливаться внизу, хоть он и чувствует, что на большее его не хватит. Он либо потеряет сознание от переизбытка наслаждения, либо просто потеряет сознание. Третьего не дано. – Потерпи, малыш, – только и успевает выдохнуть Виктор, прежде чем толкнуться языком как можно глубже. И Юри с громким вскриком падает на лопатки, закрыв пылающее лицо руками. И шире раздвинув колени. Это слишком хорошо. Слишком горячо. И слишком смущающе. Слишком много слишком. Виктор увлеченно вылизывает пульсирующую дырочку, чувствуя на языке их смешанный вкус. Иногда проходится широкими мазками по мошонке, вбирая в рот поджимающиеся яички. Пальцы все глубже и нетерпеливее проникают в горячее отверстие. Член Юри уже давно налился кровью, требуя к себе внимание. Твердый, с пурпурной головкой. Ему осталось лишь чуть-чуть. И, недолго думая, Никифоров заглатывает его сразу весь целиком, стараясь не думать о своем собственном возбуждении. Мальчишке хватает всего несколько незамысловатых движений вверх-вниз, чтобы с вымученным стоном излиться в горячий рот. Проглотив те скудные остатки семени, что остались после предыдущих трех оргазмов, мужчина кидает одержимый взгляд на любовника, обнаружив, что тот все-таки отключился, уронив руки по бокам от головы. Влажные губы чуть приоткрыты, лицо расслаблено, разгладилась напряженная морщинка между сведенных до этого в муке бровей. Он застонал, крепко зажмурившись, пытаясь удержаться от того, что так безумно сильно хочется сделать. Как примерный и любящий парень, он должен позаботиться о Юри, обтереть его, одеть и уложить на место помягче, чем жесткий паркет. Но. В таком изнуренном состоянии он был привлекательнее вдвойне. А то и втройне, если учесть тот факт, что Виктор напрямую причастен к его такому состоянию. Он, не теряя больше ни секунды, высвобождает эрегированный, болезненно пульсирующий член. Никифоров знает, что долго не продержится, поэтому прижимается пахом к промежности бессознательного парня, закинув одну ногу себе на плечо. Ему хочется губами ощущать мягкость кожи своего возлюбленного, вдыхать его сладкий с нотками пота запах, пробовать его на вкус. Пока он с легкой грубостью надрачивает свое достоинство, в рваном ритме толкаясь бедрами в кулак, с губ срывается шумное дыхание вперемешку с хриплыми стонами сквозь стиснутые зубы. Ошалелый взгляд то и дело скользит по возбужденным розовым соскам, бледному прессу, тонким ключицам с расцветающими на них засосами, пока не натыкается на затуманенный негой взгляд. Осознание настигает Виктора вместе с неожиданно ярким оргазмом, который выплескивается горячими каплями на дрогнувший живот лежащего перед ним парня. – Бля-я, – впервые за этот день скулит русский, утыкаясь лицом в ногу на его плече. Щеки опалило явным стыдом. Он только что с неуемным энтузиазмом дрочил на бессознательно раскинувшего парня. Пусть даже это и был его собственный парень. – Это… Пиздец. – Не то, что ты подумал, – быстро перебил Виктор, пытаясь восстановить дыхание. – А что я подумал? В охрипшем голосе говорящего сквозила хитрость с легким намеком на улыбку. – В свое оправдание могу сказать лишь то, что ты был очень сексуален. – Хм… Сексуален… Лежа без сознания… – Прости, – мужчина осторожно опускает ногу на пол, берет в руки отложенное задолго до этого полотенце и принимается очень аккуратно вытирать следы своей шалости. Сердце глухими быстрыми ударами отдается в груди, продолжая разгонять разгоряченную кровь. – Я… Я не должен был… И беспомощно замолкает. Руки мелко подрагивают от сковавшего его напряжения. Мужчина намеренно не поднимает взгляда выше живота, полностью сосредоточившись на обтирании расслабленного тела. Лишь бы не видеть на дорогом лице недовольства или, что еще хуже, отвращения. – Мне понравилось, – донеслось робкое до слуха Виктора. И он резко вскидывает голову. Это было сказано настолько тихо, что сначала он подумал, будто ему послышалось. Но юноша с легким смущением поднимает к лицу руку, убирая мешающиеся пряди, и чуть отворачивает голову в сторону. Его щеки окрашены стыдливым румянцем. Дрожащие ресницы опущены. Вот блять. Мужчина аккуратно откладывает в сторону грязное полотенце и медленно подтягивается вверх по телу, пока не оказывается лицом к лицу со своим личным наваждением, опираясь на локти. Он мягко поворачивает ладонями его голову, желая видеть каждую эмоцию на таком уставшем и, в то же время, красивом лице. – Повтори, что ты сказал. – Говорю, мне понравилось это. То, как ты смотрел на меня. Никифоров наклоняется чуть ниже, задевая мальчишечьи губы своими. – А как я на тебя смотрел, Юри? – Не отводя взгляда, – он, наконец, открывает глаза, отважно встречая изучающий взор горячо любимых глаз. – Будто я самый важный в этом мире. – Ты чертовски прав… И не говоря больше ни слова Виктор касается чужих губ, отдавая все свое тепло, всю свою нежность, что клубится в сердце, получая взамен еще больше. И не нужно ведь больше ничего, кроме этих самых мгновений единения тела и души. Виктор знает, что Юри сейчас чувствует абсолютно то же самое, что чувствует он. В том же объеме. С той же силой. И принимает все с той же жадностью. – Люблю тебя, – заполошно шепчет мужчина, покрывая каждый участок лица влажными поцелуями. – Как же сильно я люблю тебя. А Кацуки счастливо смеется и слабо, почти с неохотой пытается выкрутиться из-под мужчины, пока тот продолжает облизывать все, до чего может дотянуться. Ну, вылитая Макка. От обоих невозможно спрятаться, если уж они захотели выразить всю свою любовь и привязанность. – Да-да, и я тебя буду любить, когда ты меня оденешь, отвезешь домой, покормишь и уложишь спать после расслабляющей ванны с пенной. Ох уж эта озорная улыбка. – Юури-и-и, ты слишком жесток! – взвыл Виктор и без зазрения совести развалился сверху, уткнувшись носом куда-то в шею. – Агхр… Витя, ты слишком… тяжелый… – Это тебе за мое разбитое сердце, – ворчливо отозвалось тело, но тут же подскочило, желая, в конце концов, поухаживать за своим парнем. Для начала Виктор помогает кряхтящему японцу сесть на жестком полу, аккуратно п