— Вам действительно интересно?.. Это ведь все было давным-давно…
— Что ты там ему рассказываешь, дядя?
— Да как мы с твоим отцом работали в гараже.
— Ему же про это слушать скучно, — с какой-то злобой сказала она.
— Напротив, — отозвался я, — напротив. А что потом стало с твоим отцом?
Этот вопрос вырвался у меня нечаянно, но было уже поздно. Все смутились. Я увидел, как Ивонна нахмурилась.
— Альберу… — задумчиво произнес дядюшка, потом вдруг очнулся. — Альберу просто не повезло…
Я понял, что больше из него ничего не вытянешь.
Он и так сказал слишком много, я даже удивился его откровенности.
— А ты-то как? — Он потрепал Ивонну по плечу. — У тебя все удачно?
— Да.
Разговор не клеился.
— А вы знаете, что она будет кинозвездой? — спросил я напрямик.
— Вы в этом уверены?
— Уверен.
Она премило пускала мне дым в лицо.
— Когда она сказала, что будет сниматься в кино, я ей не поверил, хотя это была правда… Съемки окончены?
— Да, дядя.
— Когда же фильм выйдет в прокат?
— Через три-четыре месяца, — сообщил я.
— И здесь будет идти? — спросил он недоверчиво.
— Конечно. В кинотеатре казино, — очень убежденно сказал я. — Вот увидите.
— Что ж, это надо будет отметить… Скажите, как по-вашему, актриса это в самом деле профессия?
— Ну конечно. Это только первый этап. Она потом будет еще участвовать в съемках. — Я сам подивился своей горячности. — И станет кинозвездой, поверьте.
— Правда? Правда?
— Ну конечно! Спросите у нее.
— Правда, Ивонна?
У нее был слегка насмешливый голос:
— Ну конечно, дядя, — ответила она с едва заметной насмешкой, — Виктор всегда говорит правду.
— Как видите, мне можно верить, — я сказал это таким сладеньким голоском, что самому стало стыдно. Тоже мне, парламентарий! Но разговор задел меня за живое, и мне во что бы то ни стало захотелось убедить его, а красноречия не хватало. — Ивонна необыкновенно талантлива, правда.
Она гладила собаку. Он пристально глядел на меня с окурком «ройялса» в углу рта. Снова его лицо омрачило беспокойство, взгляд стал рассеянным.
— Но это действительно профессия?
— Самая лучшая из всех.
— Что ж, надеюсь, тебе повезет, — значительно произнес он, обращаясь к Ивонне. — В конце концов, чем ты хуже других?
— Виктор будет направлять меня, правда, Виктор? — Она поглядела на меня с нежной насмешкой.
— Ведь кубок-то «Дендиот» она завоевала, — сказал я дяде.
— Я своим глазам не верил, когда читал в газете, — он засмеялся. — Скажите, это серьезная победа?
Ивонна прыснула.
— Прекрасная отправная точка, — заявил я, протирая монокль.
Он предложил нам выпить кофе. Я сидел на выцветшем диване, пока они с Ивонной убирали со стола. Ивонна, напевая, унесла грязную посуду на кухню. Он включил воду. Пес спал у моих ног. Я очень хорошо запомнил эту столовую. Стены со слегка выгоревшими пестрыми обоями. На белом или кремовом фоне красные розы, листья плюща и птицы (то ли дрозды, то ли воробьи). Под потолком люстра с деревянным основанием и двенадцатью лампочками под абажуром из пергаментной бумаги. От нее льется теплый янтарный свет. На стене картинка без рамки с изображением лесной опушки. Мне понравилось, как выписаны ветви деревьев на фоне ясного закатного неба и блик последнего луча на траве. С этой картиной комната становилась еще уютней. К людям часто привязывается случайно услышанный знакомый мотив, и дядюшка теперь напевал песенку племянницы. Мне было так хорошо. Мне хотелось, чтобы этот вечер длился вечно, я бы мог часами наблюдать за тем, как они приходят и уходят, с какой ленивой грацией движется Ивонна, как переваливается на ходу ее дядя. У меня в ушах звучит мотив, но я никогда не пропою его вслух, так драгоценно мне воспоминание о лучших минутах моей жизни.
Он сел рядом со мной на диван. Чтобы поддержать беседу, я сказал, указывая на картину:
— Прелестный пейзаж…
— Да, его нарисовал отец Ивонны. — Наверное, картина висела тут многие годы, но его до сих пор умиляла мысль, что она нарисована его братом. — Альбер очень здорово накладывал мазки… Взгляните, вон в правом нижнем углу его подпись: Альбер Жаке. Странным человеком был мой брат…
Только я хотел задать один нескромный вопрос, как в комнату вошла Ивонна с кофейником и чашками на подносе. Она улыбалась. Пес потягивался. Дядя, затянувшись своим окурком, закашлялся. Ивонна, сев на диван, облокотилась на валик и положила мне голову на плечо. Дядя разливал кофе и все кашлял, словно рычал. Он дал псу кусочек сахара, тот осторожно взял. Но я знал наверняка, что он его не разгрызет, а будет долго посасывать, задумчиво глядя вдаль… Он никогда не пережевывал пищу.
Я вдруг заметил, что за диваном на столике стоит небольшой белый приемничек. Дядюшка включил его, и тотчас же тихонько зазвучала музыка. Мы смаковали кофе. Время от времени дядюшка откидывался на спинку дивана и выпускал колечко дыма. Колечки у него выходили отличные. Ивонна слушала музыку и небрежно пальчиком отбивала такт. Нам не нужны были слова, как близким людям, прожившим вместе всю жизнь.
— Покажи ему дом, — шепнул дядюшка.
Он прикрыл глаза. Мы с Ивонной встали. Пес неодобрительно взглянул на нас, поднялся и тоже поплелся следом. Мы стали подниматься по лестнице, и тут вдруг опять зазвонили часы. На этот раз так нелепо и громко, что я сразу представил себе сумасшедшего пианиста, бьющего по клавишам кулаками и головой. Пес в ужасе взметнулся по лестнице и остановился на верхней площадке. От голой лампочки лился желтый свет. Розовый тюрбан и яркая губная помада подчеркивали бледность Ивонниного лица. При таком освещении мне казалось, что я покрыт свинцовой пылью. Справа на лестнице стоял зеркальный шкаф. Ивонна открыла дверь. Комната с окном, которое выходило прямо на шоссе — я догадался об этом, услышав глухой гул проезжавших грузовиков.
Она зажгла настольную лампу. И я увидел узкую кровать, верней, ее остов, а над ней и боком к ней — полки, полки… Слева в углу маленький умывальник с зеркалом. Рядом светлый деревянный шкаф. Она присела на край кровати и произнесла:
— Вот моя комната.
Пес было улегся посреди ковра с совершенно вытертым узором, но вдруг вскочил и выбежал из комнаты. Я оглядел все стены и полки, пытаясь отыскать какую-нибудь игрушку или картинку, оставшуюся со времени ее детства. Здесь было теплее, чем в других комнатах, поэтому Ивонна сняла платье и растянулась на сетке кровати в чулках с подвязками и поясом, в лифчике — словом, во всех лишних подробностях дамского туалета тех лет. Я открыл деревянный шкаф. Может быть, внутри есть что-нибудь детское?
— Что ты ищешь? — спросила она, приподнявшись на локте. Прищурилась.
В глубине я нашел школьный ранец. Вытащил его, сел прямо на пол, прислонившись спиной к кровати. Она положила подбородок мне на плечо и дунула в шею. Я открыл ранец и ощупью извлек из него маленький, наполовину сточенный карандашик с серым ластиком на конце. Внутри ранец отвратительно пах кожей и еще, как мне показалось, воском. В первый вечер своих бесконечных каникул Ивонна забросила его навсегда.
Она погасила свет. Какие случайности, какие судьбы свели нас на этой кровати в крошечной нежилой комнатке?
Долго ли мы там пробыли? Неизвестно, хотя часы за это время раза три прозвонили полночь, окончательно спятив. Я встал и в полумраке увидел, как Ивонна отворачивается к стене, решив, вероятно, уснуть. Пес лежал в позе сфинкса на лестничной площадке, отражаясь в зеркале шкафа и глядя на себя с высокомерной скукой. Когда я проходил мимо, он и не шелохнулся. Застыл, вытянув шею, подняв голову, насторожив уши. Но, спускаясь по лестнице, я слышал, как он зевнул. Я снова словно окоченел в холодном желтом свете голой лампочки. Из приоткрытой двери столовой доносилась бесстрастная, ясная музыка, такую всегда передают по радио ночью. Слушая ее, я всегда вспоминаю о пустынном аэропорте. Дядя сидел в кресле. Он сейчас же обернулся ко мне.
— Ну как вы?
— А вы?