— Есть пять ответов на вопрос, пять реакций на препятствие: тревога, сожаление, страх, гнев и радость. Земля, Металл, Вода, Дерево и Огонь. Одно следует за другим, перетекая и объединяясь, — насмешливо тянул старик. — Но, Дамода, ты застреваешь в фазе Воды.
— Да пошел ты к черту, проклятый грызун! — Я отшвырнул в сторону чайник. — Твои загадки…
— А вот теперь ты адекватен, — улыбнулся Дарай Лодош. Разбившийся о стену чайник собрался из осколков и оказался у него в руках. — Гневаешься, Дамода; следуешь кругу… — Лодош на мгновение запнулся и поднял глаза к потолку, вспоминая слово. — Кругу У Син. Теперь можно быть спокойным: Вилтигай Велд не постигнет тебя.
— Объясни хоть, кто или что это — Вилтигай Велд?
— Что тебе с того, мертвый? Легче станет? Он не кто и не что… впрочем, нельзя сказать, что он никто или ничто. Вилтигай Велд не существует. Для тебя.
— А что существует?
— Мы существуем, мы, лодоши. Порядок существует. Промысел Господень существует.
Патриарх зевнул и деликатно прикрыл рот ладошкой.
— Прошу меня простить, редид Дамода: я утомил тебя своими пустыми рассуждениями, а тебе еще участвовать в празднике Моря и Пути, любоваться чужим счастьем.
Произнеся слово «счастье», старик скептически хмыкнул.
— Надеюсь, праздник станет праздником для тебя… тем более что других радостей в твоей жизни больше не будет.
Дарай Лодош поднялся на ноги, отряхнул юбку и трижды хлопнул в ладоши:
— Он готов. Заберите его!
И вот я на празднике.
Между нами: кунд Дагда и Дарай Лодош оказались людьми (вернее, лодошами) слова. И скала мне досталась всамделишная, и чужим счастьем пришлось любоваться всерьез… Счастье жители Латлага понимали весьма и весьма экстравагантно: подобное я видел лишь однажды, когда случайно попал в Москву во время парада на Красной площади. Всюду, куда ни кинь взгляд, толпились чиновники: рангом повыше — на ходулях, пониже — в удивительных башмаках на высокой подошве. Юбки счастливцев поражали причудливостью фасонов, форм и расцветок; они были украшены цветами, лентами, фонариками, флажками — от разнообразия красок кружилась голова. Многоголосый хор трещоток наполнял пространство треском и писком; дудочки гремели и хрюкали на разные голоса, играли незатейливые мелодии, подражали лаю и мяуканью местных хищников. Моя скала с примостившимся на ней уютным домиком из мха и травы возвышалась в нескольких десятках метров над волнующейся цветастой толпою, и клянусь: я не хотел бы оказаться внизу, среди счастливых аборигенов!
Впрочем, они этого тоже не очень-то жаждали: мне удалось приметить кружащего вокруг скалы маленького альбатроса-снайпера с синим огоньком святого Эльма в клюве. Значение этого огонька кунд Дагда разъяснить не удосужился, но я и без того понимал: живым и не съеденным Вилтигай Велдом со скалы мне не уйти. Не позволят счастливые мохноносые аборигены. Эх, Абрахам, Абрахам, рано ты морду потерял, друг заокеанский, мы б еще побарахтались!.. А сейчас — что горевать о несбывшемся?
Игроки. Вот ваше поле, вот ваша доска для торнида… Всадники, экзархи, гвардейцы. Блистающие мечи, кисточки на поясах, шляпы с перьями. Наверняка где-то среди неспешной реки счастливцев бредет лодошский король. Самые высокие ходули, самая богатая юбка… ленты, колокольчики.
Внезапно я ощутил себя Гулливером в стране лилипутов. Сильным, могучим, огромным — и тем не менее связанным по рукам и ногам сетью тоненьких канатов, прикованным к огромной повозке тончайшими стальными цепями. Вот-вот затрещат маковые колокольчики за дверью, войдет канцлер и прикажет отправляться к блефускианцам, чтобы захватить их флот. Картина была настолько отчетливой, что я даже покосился на дверь.
Чушь! Ерунда. Никто не войдет. Все лодоши там, внизу. Ни один не может остаться вне праздника Моря и Пути, говорят, даже мертвые принимают в нем участие. Насчет мертвых сомнительно, конечно, но…
А я сам?.. Кто я?.. Мертвый варвар. Мертвый варвар из несуществующей страны — неужто я сомневаюсь в собственном существовании?
Я мертв. Я один. Я смотрюсь в целое и…
От треска колокольчиков за дверью сердце подпрыгнуло и выдало оглушительное стаккато.
— Можно, — закричал я. — Входите!
Канцлер? На мгновение мне подумалось, что это оруженосцы из свиты господина экзарха — удостовериться, что все в порядке, что я не сбежал и честно сижу, завидуя чужому счастью. Но нет. Человек… вернее, лодош, вошедший в дверь дома на скале, был мне незнаком:
— Dveid! — бодро оскалился он, входя.