И он рассчитывал свои силы таким образом, что работал ежедневно с самого утра до позднего вечера, не ведая дней отдыха, пренебрегая отпусками, категорически отказываясь от санаториев и курортов.
Вильямс попрежнему не замыкался в узкий круг научных проблем и успевал интересоваться всем. Больной, почти неподвижный человек, он был в гуще жизни и относился ко всем событиям, происходившим в стране и за ее пределами, не как наблюдатель, а как самый деятельный участник трудов и борьбы.
Никогда еще до этого времени, до середины тридцатых годов, не было у него таких тесных связей с народом. К нему люди приходили ежедневно, одиночками и большими коллективами, к нему приезжали делегации колхозников из районов травопольных МТС, ехали агрономы-новаторы, искавшие у него поддержки, приходили пионеры и школьники — члены кружков юных натуралистов.
Двери его лаборатории, как всегда, были широко открыты. Вильямс любил эти встречи, жадно расспрашивал колхозников о новых приемах агротехники, приведших к получению высоких урожаев, интересовался всеми колхозными новостями. С особенным интересом он вел расспросы о ходе внедрения травопольной системы.
Беседы ею с посетителями затягивались на многие часы: «старший агроном Советского Союза» подробно и обстоятельно отвечал на все вопросы. Любая подобная беседа представляла собой своеобразный отчет ученого перед народом.
Вильямс веселел после таких встреч, радуясь каждому новому успеху колхозников в деле борьбы за повышение плодородия советской земли, за стахановские урожаи.
Особенно любил ученый встречи с детьми. Он говорил, что пионеры и школьники еще недостаточно привлечены к огромному делу перестройки сельского хозяйства, к борьбе за преобразование природы.
Он вспоминал свое детство, когда, несмотря ни на какие трудности, неутомимо изучал природу, устраивал продолжительные экскурсии по Подмосковью, собирал гербарии и коллекции минералов.
Вильямс говорил:
«Подросток, беспрерывно снедаемый любопытством, представляет самое активное новаторское начало. И нужно дать — правильный исход кипучей энергии и дать воспитаться новым поколениям».
Обращаясь к юным натуралистам — «следопытам природы», Вильямс призывал их помочь старшим в их великом походе за улучшение земли. «В этом великом походе, — говорил ученый, — найдется работа для всех. Найдется она и для юных следопытов природы. Ведь это природу, всю природу, переделывает человек. Была она для человека постылой мачехой, а становится любимой и любящей матерью, и станет еще родней, еще более любящей».
Особенно трогательно встретил Вильямс большую группу испанских детей, отцы которых вели в это время героическую борьбу с интервентами и контрреволюционерами за свободу и независимость своей родины. Ребята пришли познакомиться с Почвенно-агрономическим музеем и его создателем. Вильямс заранее приготовил ребятам конфеты, рассадил всех детей вокруг своего стола, расспрашивал об их жизни, об Испании, а потом показал им монолиты тех кавказских почв, на которых росли мандарины и лимоны, чтобы детям это напомнило их родную Испанию.
Вильямс был очень тронут, получив от своих новых знакомых коротенькое письмо:
«Дорогой наш дедушка, Василий Робертович, мы очень довольны, что встретились с Вами и осмотрели музей, созданный Вашими трудами. Эта встреча у нас сильно запечатлелась в памяти, и нам хочется, чтобы она повторилась».
Вильямс не уставал от всех этих многочисленных встреч и разговоров, — наоборот, они вселяли в него новую бодрость, он становился, по меткому определению одного из его учеников — С. П. Яркова, еще более лучезарным.
И ученики, и сотрудники, и все посетители находились под обаянием этой лучезарности, этой огромной духовной силы и неиссякаемой душевной молодости Вильямса.
Неудивительно, что образ Вильямса в представлении знавших его олицетворял образ настоящего большого советского человека. В книге Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» есть такое место. Комиссар Воробьев, подыскивая «ключик» к сердцу Алексея Мересьева, показывая ему, что в Советской стране нет преград для желаний и стремлений человека, «помянул покойного академика Вильямса, которого лично знал еще по эмтеэсовским делам. Этот человек, наполовину парализованный, владея только одной рукой, продолжал руководить институтом и вел работы огромных масштабов».
Вильямс и сам ценил в людях больше всего вечно молодое, горячее стремление к творческой работе, страстную заинтересованность во всем, что происходит на свете.