— Вы его никуда отсюда не отправляйте, а то он больше к нам не попадет. А мне нужны такие орлы. Посмотрите, у него весь гвардейский значок залит кровью.
Командир полка видел, как в критический момент боя я, единственный оставшийся в живых из расчета, стрелял по врагу из орудия, пока не ранило и меня.
Осколок пробил мне шапку, задел голову, и кровь залила гимнастерку на груди. Кроме того, у меня была перебита в кистевом суставе правая рука. Когда везли в медчасть, я слезно просил полковника не отправлять меня в госпиталь, а оставить в медсанбате.
— Надоело по чужим частям мотаться, — уговаривал Морева. — Как только ранят, так прощай свои ребята. А я хочу закончить войну в своей части.
Полковник мне обещал.
И в тыл меня не отправили. Только свозили на мотоцикле в госпиталь на операцию, но лечился в своей полковой медчасти.
Потом Морев вручал мне правительственную награду за тот бой.
А война моя, как я уже говорил, окончилась в Праге. Помню, бежит навстречу мой друг Гусенков. Он тоже заряжающий, только из другого расчета. Глаза блестят, смеются.
— Сережа! — кричит он. — Война кончилась.
— Как кончилась? — не могу сообразить, хотя все и ждали этой вести.
А Гусенков трясет меня за плечи, обнимает.
— Кончилась! Мы победили!
Схватили автоматы и давай палить вверх…
Потом выяснилось, что для всех война окончилась, а для нас еще идет. Немцы прорывались из Чехословакии. И еще гибли наши товарищи, и в конце мая и в начале июня…
— Я видел могилы наших солдат на Ольшанском кладбище в Праге, — говорю Сергею Гавриловичу. — Там даты — не только последние числа мая, но и июня сорок пятого…
— Да, — кивает он. — Их свозили туда… А гибли они по всей Западной Чехословакии.
9
Много раз встречались с Сергеем Гавриловичем, и, рассказывая о войне, он все время говорил о своих спасительницах. Однако беседовали не только о войне, но и о жизни его и моей, о наших детях. Искренне радовались тому, что не пережили того, что выпало нам.
— И хорошо, что не видели и не пережили, — подхватил Сергей Гаврилович. — А вот знать про нашу жизнь должны. А то они какими-то беззаботными у нас растут.
— Должны знать, — соглашался я. — Особенно про такую трудную жизнь, как ваша.
— А чего? — возражал мой собеседник. — Жизнь как жизнь.
— И все же не скажите…
— Нет! — решительно запротестовал он. — Конечно, у каждого своя жизнь и война своя, если он попадал на нее. А вот чья труднее, никто сказать не может. У каждого свой отсчет… Помните, я говорил вам о муже моей сестры Аси — Серафиме Алферове и его пяти братьях? Так вот, они все ушли на фронт. Серафим воевал на Балтике. Два брата погибли. Двое пришли в родительский дом с тяжелыми ранениями и вскоре умерли. Каково было родителям? Сам Серафим и его единственный оставшийся в живых брат тоже были тяжело ранены и остались на всю жизнь инвалидами второй группы. Видите, что делала с семьями война?..
Так что моя судьба все же была удачной: и жив остался, и семью свою завел, и всю жизнь на родном заводе проработал в почете и уважении. И квартира у меня хорошая, отдельная, в Москве, завод дал… Чего ж еще? Вот и хочется за то, что остался жив, сказать «спасибо» моим спасительницам, низко поклониться этим женщинам.
Подобные разговоры у нас с Сергеем Гавриловичем происходили не раз. Однако было и так, что наши встречи прерывались надолго. То Сергей Гаврилович занят, то мне некогда. Вот ведь как бывает! Живем в Москве, в одном районе. «Надо встретиться как-то!» — говорим друг другу по телефону и не видимся долгие месяцы.
И работа моя над этой повестью о «его войне» затянулась тоже на годы. Чтобы закончить ее, я попросил Сергея Гавриловича написать воспоминания.
— Что вы? — взмолился он. — Какой же я писака? Всю жизнь с железом управляюсь. У меня и руки не тем всю жизнь заняты.
Но я настоял. И он через несколько месяцев занес мне две общие тетради, исписанные твердым мужским почерком, которые он назвал «Мои воспоминания». Прочитав их, я убедился, что Сергей Гаврилович может управляться не только с металлом.
На обложке первой тетради написано следующее:
«Мне бы очень хотелось, чтобы «Мои воспоминания» были напечатаны в авторитетном журнале. Был бы рад, если бы те, кого я коснулся в этом рассказе, откликнулись. Был бы горд и счастлив, если бы наконец нашлись мои спасительницы, которым я обязан жизнью. У них я в большом долгу. Ведь только ради этого я взялся за трудное для меня дело — писать воспоминания».