— Нет, — выслушав рассказ Иванова, сказал старший в группе артиллерийский капитан Суров, — тебе, летун, страшно повезло. Повезло, что ты не поломал кости, когда падал, и повезло, что ты попал к нам. Мы ведь за тобою с утра наблюдаем, с тех пор, как ты прошел мимо нас по балке и вышел к плавням.
В том, что ему повезло, Иванов убедился в ту же ночь, когда их группа в восемь человек (он стал восьмым) прошла по намеченному Суровым маршруту почти тридцать километров. От капитана он узнал, что тот за год войны (а к рассвету истекал ровно год, начинался день 22 июня 1942 года) уже дважды выходил из окружения, и Суров не сомневался, что они выйдут и на этот раз.
— Первый раз, — шептал на ухо Иванову капитан, — я выходил три месяца. От самого Белостока и почти до Днепра. Второй — зимой под Руссой попал и тоже вышел. Сейчас под Харьковом… Второй месяц по оврагам и перелескам на животах ползаем и все равно выйдем. — Он надолго замолчал. А когда успокоился, то уже в полный голос, так, чтобы его слышали и другие, добавил: — Выйдем, я тебе обещаю. Только себя и других вот так надо держать. — И Суров поднес к лицу Иванова свой крепко сжатый кулак. — Железная дисциплина и строжайший порядок в отряде. Лишь это нас спасет.
В отряде Сурова все было именно так, как говорил капитан. Шли только ночью по намеченным и разведанным у местного населения маршрутам. Здесь пригодились и карта Ивана, которая оказалась в его планшете, и его штурманские знания. Да Суров и сам, кадровый офицер, прослуживший почти десять лет в армии, отлично ориентировался на местности в любое время суток. Ночью выставляли посты, с местным населением без крайней нужды не вступали в контакт, а когда это было необходимо, в деревни ходили только по одному или вдвоем и обязательно в гражданской одежде.
И все было хорошо, они прошли больше четырехсот километров и наконец-то настигли стремительно удалявшийся от них фронт. Это случилось уже под Миллеровом. Суров знал, что переходить линию фронта безопаснее всего вдали от крупных населенных центров, и свернул на юг, и еще больше недели они маневрировали вдоль фронта, то приближаясь, то уходя от него.
По ночам слушали канонаду, и сердце обрывалось, и все молчали и глядели на Сурова, а он, сцепив зубы, отворачивался или скупо бросал: «Надо искать то место». Приближался август.
Фронт стремительно ушел к Дону и Сталинграду, а в отряде не знали этого и решили идти к Ростову. Все говорили, что Ростов обязательно держится. Не зря его отбили у немцев осенью сорок первого. И отряд Сурова маневрировал в этом направлении. И опять они вышли к фронту, и уже вновь слышна была канонада, и каждый стал тревожно думать: «Вот сегодня, вот завтра. Рядом свои…» Волновался и капитан, хотя и не подавал вида, а твердил свое: «Надо найти то место, — и теперь добавлял, — то самое…» Напряжение в отряде, кажется, возросло до предела, нервы у всех напряжены, и Суров решил в следующую ночь переходить фронт.
Уже ушло за горизонт солнце, и закат догорал тревожно-красными отсветами, предвещая непогоду на завтра. Отряд вышел из своего дневного скрада, который на этот раз выбрали в лесополосе, километрах в трех от дороги. Шли гуськом вдоль кустарника, капитан замыкал отряд, а впереди осторожно, как кошка, шагал самый легкий на ногу сержант-разведчик Миша Гольдман…
Почти совсем стемнело, когда вышли к дороге, на которой вдруг увидели наш обоз. Наши брички, наши понурые и исхудавшие кони и наши согнутые фигуры ездовых… Мишка Гольдман первым сдавленно прохрипел: «Наши!» И сразу подхватили другие: «Наши, наши!», и все неожиданно сорвались на бег.
Иванов видел, как рванулся с места капитан Суров и что-то крикнул, но ноги понесли и его вперед. В голове обоза нещадно дымила и, дергаясь, ползла нагруженная наша «полуторка», и у Иванова уже не было сомнения, что они вышли к своим.
Михаил, размахивая руками, кричал:
— Братцы! Славяне!
Кричали другие, и все бежали к ближним подводам, которые сначала остановились, а потом вдруг, свернув на обочину, в галоп помчались по полю, огибая с двух сторон бежавших к дороге людей.
И опять никто, кроме капитана Сурова, не понял опасности, только он остановился и истерически прокричал:
— Назад! Назад, мать вашу… — и выхватил пистолет.
Но уже за его спиной была подвода, и с нее соскочили люди. Капитан повернулся, выстрелил, но тут же его в спину сразила очередь бежавшего от подводы автоматчика. Все произошло так неожиданно, что Иванов понял случившееся, когда капитан с маху ткнулся лицом в землю, неестественно закинув руки назад. Самого Иванова тут же сбили с ног, и кто-то придавил сапогом его правую руку.