— Не знал этой истории, — захохотал Иван Иванович. — Я больше по своей технической части… А тебе, дорогая Наташа, не надо сластить пилюлю. Ты исключение, которое подтверждает это действительно достойное сожаления правило.
Наташа поднялась с амбарной книгой и возбужденно читала дальше:
— «Только сумасшедший не сомневается никогда». Это верно! А вот тоже здорово сказано: «Упрямство и пылкость — самые верные доказательства глупости». — Она листала страницы и, пробегая их глазами, читала понравившееся ей: — «Когда Эйнштейну говорили: «Это противоречит здравому смыслу», он отвечал, что ссылка на здравый смысл — не что иное, как ссылка на предрассудки, которыми мы начинены еще до восемнадцати лет». О, да тут у вас, Иван Иванович, кладезь мудрых изречений и историй о людях науки. — Наташа подошла к койке с раскрытой в руках книгой. — Глядите. «Знаменитая геометрия Лобачевского семьдесят пять лет пролежала в Академии наук без публикации, так как никто из ее членов не мог понять гениальности его открытия. А докторскую диссертацию Планка, содержащую основы квантовой механики, современники считали не заслуживающей внимания. Больцман, создатель кинетической теории газов, застрелился. За свое открытие он подвергался постоянным насмешкам. Роберт Бойль, — продолжала читать потухшим голосом Наташа, — закончил жизнь в сумасшедшем доме, так как никто не хотел признать закон сохранения энергии». Иван Иванович, — рассерженная, воскликнула Наташа, — вы собрали здесь страшные факты. Это ведь ужасно… — Глаза ее полнились укором, будто он был виноват во всех этих несправедливостях.
— Дорогая Наташа, новые научные истины обязательно будут казаться современникам безумными. Они перестанут быть такими только тогда, когда в них возникнет насущная потребность.
— Так какой же выход? — прошептала Наташа.
— Выход один: жить и каждому делать свое дело.
— Не убедили…
— А что делать? Так было, к сожалению, с открытиями многих выдающихся умов: Лавуазье, Карно… работами наших ученых: Ломоносова, Циолковского, Чижевского…
— Печально, — не сдавалась Наташа. — Но сейчас, в век научной и технической революции, все должно быть по-другому?
— Да, должно, но, к сожалению, самые большие открытия века по-прежнему признаются не сразу. Однако, что это мы, Наташа, взялись перемывать косточки науке? Давай про наши земные дела…
— Так ведь земные — скучные. Вы опять станете воспитывать меня. А это, — она потрясла амбарной книгой, — страшно интересно, — и вновь стала листать ее страницы. — А эта мысль, Иван Иванович, почему у вас без авторства?
— Какая?
— А вот, — ответила Наташа. — «Нормой действия человека должна быть справедливость». Это сказал Николай Гаврилович Чернышевский. Добавьте сюда еще и мысль Достоевского: «Основа всему — нравственные начала».
— Без авторства у меня там многое. Писал, как говорится, не для издания. Поэтому и идет там все навалом. Я и сам плохо разбираюсь. Вот и хотелось, чтобы ты, Наташа, помогла Антону.
— А можно мне взять эту амбарную книгу с собою?
— Ты ее, Наташа, обязательно возьмешь. Но я хочу кое-что привести здесь в порядок. Использовать передышку, какую мне дала хвороба. — Иван Иванович улыбнулся Наташе и добавил: — И потом, мне надо дописать здесь несколько чистых страниц. В жизни, Наташенька, все по возможности надо завершать. Бросать начатое, если у тебя есть еще силы, безнравственно.
— А можно мне, Иван Иванович, посидеть вот тут в уголке и еще немного полистать вашу мудрую книгу? Я затаюсь, как мышь.
— Да можно, можно, Наташенька. Только вот как на это посмотрит твоя соперница, наша медсестра Люся.
— А почему соперница? Правда, она на меня как-то странно смотрела…
— Красивые не прощают красоту другим, если она выше…
— Вы и здесь философствуете, Иван Иванович. Ладно, я не буду больше мучить вас, посижу десять минут и почитаю. А вы отдохните.
Она отодвинула стул от койки, а Иван Иванович, почувствовав усталость, прилег на спину и закрыл глаза. Разговорами об амбарной книге и Антоне он уводил себя от того главного, что сейчас его мучило, — судьбы Наташи. Но вот она умолкла, и к нему сразу вернулись те же страх и тревога. Что будет с нею дальше? И не поздно ли они забили тревогу?
Иван Иванович повернул голову и украдкой посмотрел на Наташу. Она чуть склонилась над книгой, прядь светлых, льняных волос полузакрыла лицо, которое тихо улыбалось. Даже в этой позе Наташа, казалось, не забывала о себе: плечи развернуты, спина прямая, голова гордо посажена, а легкий изгиб шеи будто подчеркивает красоту и благородство ее осанки.