— Дом новый, судьба старая, — Винделор подошёл к окну. — Через двадцать лет тут будет то же. Спи, завтра поймёшь.
Глава 5
Глава 5
Утро в новом городе, выросшем в сердце руин, выдалось серым и дымным, как в «Тридцать первом». Тонкая пелена висела над недостроенными башнями, смешиваясь с запахом сырого дерева и раскалённого металла, лезшего в горло, как шёпот прошлого. С верхних этажей небоскрёба, где ночевали гости, доносились глухие удары молотков, внизу ворочался рынок — хриплые выкрики торговцев резали воздух, звон монет тонул в гуле толпы. Дети играли в пыли у стройки, их лохмотья чуть новее, чем у тех, что шныряли в «Тридцать первом», но тени под глазами — те же. Винделор стоял у окна, взгляд скользил по суете, губы дрогнули в усмешке, скрывавшей больше, чем говорила. Этот город не строился — он копировался, как отпечаток старой монеты, слегка стёртый, но знакомый до боли.
В кабинете Алана прощание было коротким, как выстрел. Нэн стояла рядом с отцом, тёмные волосы падали на плечи, глаза горели — смесь решимости и жажды, что Илай заметил вчера. Алан вручил ей свёрток, перевязанный кожаным шнурком, плотный, как обещание.
— Здесь всё, что нужно, — сказал он, голос твёрдый, но с хрипотцой усталости. — Бумаги, подписи, долги Вайсов. С этим заберёшь их имущество в «Тридцать первом». Станки, склады, деньги — всё наше.
Нэн кивнула, сжала свёрток, будто ключ, открывающий небо. Илай смотрел, и в груди шевельнулось беспокойство — та Нэн, что дрожала на аукционе, растворялась с каждым словом отца, оставляя тень, жаждущую власти. Алан повернулся к Винделору, протянул карту — потёртую, с выцветшими линиями, но живую.
— Маршруты к Чёрному морю, как обещал, — сказал он. — Тропы, города, перевалы. Береги её.
Винделор взял карту, не глядя Алану в глаза, сунул за пазуху, пальцы скользнули по плащу.
— Доставлю Нэн в «Тридцать первый» целой, — буркнул он, голос хриплый, как шорох ветра. — Это всё?
— Да, — кивнул Алан. — Удачи.
Нэн обняла отца, но объятие было быстрым, деловым, как сделка. Илай поймал взгляд Алана — холодный, острый, как лезвие, взвешивающее товар. Он отпускал Нэн не как дочь, а как ставку в игре. Винделор шагнул к двери, троица покинула кабинет, оставив гул стройки и запах краски, цеплявшийся к одежде, как дым.
Они вышли через северные ворота — грубые, необтёсанные, с вырезанными весами и монетами, блестевшими в утреннем свете, как отголоски «Тридцать первого». Илай оглянулся: башни, рынок, крики рабочих — всё дышало знакомым ритмом, будто город не рождался, а копировал старшего брата, добавив штрихи новизны. Нэн шагала впереди, сжимая свёрток, не замечая схожести — или не желая. Её взгляд был прикован к горизонту, где ждал триумф.
Руины встретили холодным ветром, гнавшим снежинки на обломки, острые и живые. Дорога к «Тридцать первому» вилась через остатки старого мира — разбитые стены торчали, как кости мёртвого зверя, покрытые снегом. Брусчатка трескалась под ногами, проваливалась в ямы, где чёрная вода застыла льдом, отражая тусклое небо. Винделор шёл первым, плащ колыхался, рука на ноже — привычка, жившая глубже усталости. Он останавливался, прислушиваясь: вдали лаяли собаки, за развалиной мелькнула тень, слишком быстрая для человека.
— Держитесь ближе, — бросил он, не оборачиваясь, голос резал тишину, как лезвие. — Тут не только псы.
Илай сжал винтовку, металл холодил ладони сквозь перчатки. Взгляд цеплялся за детали: ржавый остов телеги утонул в снегу, осколки стекла блестели в рамах, как глаза мёртвого города. Руины дышали заброшенностью, но в тишине таилось живое — шаги мародёров или эхо их дыхания. Нэн шагала молча, лицо напряжённое, пальцы теребили шнурок свёртка, будто он был якорем.
Путь занял часы. Протоптанная дорога давалась легче, но солнце не пробило тучи. Раз Винделор замер, подняв руку. Из-за груды кирпичей донёсся скрежет, будто металл волокли по камням. Илай вскинул винтовку, сердце стукнуло, но Винделор покачал головой.
— Ржавый лист на ветру, — пробурчал он, голос низкий, как гул земли. — Идём.
Руины редели, открывая пустырь, за которым чернели ворота «Тридцать первого». Стальные створки возвышались, покрытые инеем, блестевшим в слабом свете. Резьба весов и монет проступала сквозь грязь, как знак судьбы. Город ворчал вдали: дым поднимался над башнями, молоты стучали, смешиваясь с криками стражи.
Винделор остановился, глядя на ворота. Илай встал рядом, сердце билось быстрее — возвращение было шагом назад, в прошлое, что он хотел забыть. Нэн подошла последней, взгляд прикован к городу, в глазах искра — не страха, а предвкушения, холодного и острого.