Маркус Аласад восседал во главе — широкоплечий, с сединой в бороде, взгляд острый, как нож. Рядом семья: жена в платье с мехом, дочь теребила кубок, сын — с жёсткими скулами — смотрел в стол. Все обернулись, шаги троицы гудели по камню.
Нэн шагнула, лицо спокойное, глаза горели. Положила свёрток перед Маркусом, развязала шнурок.
— Бумаги Вайсов, — сказала твёрдо, голос резал тишину. — Всё, чтобы их уничтожить.
Маркус взял документы, пробежал взглядом, улыбка расцвела. Хлопнул по столу, рассмеялся — низкий звук заполнил зал.
— Великолепно! — воскликнул он. — Их башня рухнет, мы поднимемся выше всех!
Семья оживилась: жена кивнула, дочь подняла кубок, сын усмехнулся. Аласады ликовали, голоса сливались, Маркус подвинул Нэн стул.
— Сделала больше, чем ждал, — сказал он, наливая вино. — Назови цену.
Илай стоял поодаль, наблюдая. Нэн улыбнулась, взяла кубок, голос твёрже:
— Не только Вайсов, — сказала, сжав кубок. — Треть их складов. Торговые пути. И ещё…
Она замерла, глядя Маркусу в глаза, как на весы судьбы.
— Союз, — закончила тихо, но чётко. — Ваш сын и я. Аласады и активы Вайсов — вместе затмим всех, даже отца.
Илай замер, внутри сжалось. Она торговалась, как на рынке, но не за деньги — бросала план Алана ради союза. Голос резал слух, холодный и уверенный, и он понял: для неё нет пределов, только выгода. Сын Маркуса усмехнулся:
— Быстро учишься, Теркол. Нравится.
Маркус прищурился, кивнул.
— Амбициозно. Возможно.
Винделор, молчавший у стены, шагнул вперёд.
— Нам тут нечего делать, — сказал, голос ровный, твёрдый. — Доставили Нэн и бумаги. Свою часть выполнили.
Маркус повернулся, улыбка шире.
— Заслужили награду. Деньги? Гражданство? Место в компании?
Винделор покачал головой.
— Деньги и билеты в караван к Чёрному морю. Больше ничего.
Маркус рассмеялся, хлопнул в ладоши.
— Просто и честно! Будет и то, и другое. Рейс через три дня. Сделано.
Он махнул слуге, тот поспешил. Винделор кивнул Илаю, указав на выход. Илай пошёл, но у порога обернулся. Нэн склонялась к Маркусу, голос тише, жесты резче: торговалась, глаза блестели. Сын Аласадов подвинулся, Маркус записывал. Не месть, не долг — сделка, холодная, как снег.
Илай отвернулся, шаги гудели в коридоре. Винделор шёл рядом, молчаливый, а в Илае росло чувство, что он теряет не только Нэн, но и веру, теплившуюся в нём. Город, Нэн, Аласады — всё сливалось, и он не видел в этом ничего хорошего.
Коридор тянулся длинной холодной полосой, стены поблёскивали тусклым металлом, отражая слабый свет ламп, будто храня холодное эхо былых времён. Винделор шагал впереди, его фигура казалась усталой, но в каждом движении сквозила упрямая стойкость — как у человека, смирившегося с неизбежным. Илай держался рядом, его взгляд скользил по стенам, отчаянно ища хоть что-то живое в этом мёртвом, стерильном пространстве.
— Ты знал, что так выйдет? — голос Илая разрезал тишину, острый, как вопрос, от которого не уйти.
Винделор не ответил сразу, лишь слегка сжал кулаки, словно пытаясь удержать ускользающий ответ. Потом, едва слышно, выдохнул:
— Догадывался. Но не был уверен.
Их шаги отдавались медленным ритмом, унося прочь от того, что осталось позади, и ведя в неизвестность.
— И что дальше? — Илай смотрел в пол, словно боясь поднять глаза.
— Дождёмся билетов и уедем. Как всегда, — голос Винделора был ровным, но в нём проскользнула усталость, которую он так старался скрыть.
К ним подошёл охранник и молча кивнул, указывая путь. Винделор пошёл за ним без лишних слов, Илай следовал по пятам, его плечи слегка опустились — груз неясного страха давил всё сильнее.
Их проводили в комнаты — длинные, узкие помещения, где время, казалось, замерло в бесконечном ожидании. Винделор толкнул дверь, и мягкий свет озарил скромный интерьер: кровать, стол, пара стульев. Но в воздухе витал едва уловимый запах — что-то родное, напоминающее о жизни, которую они оставили позади.
Илай остановился у порога и, понизив голос почти до шёпота, спросил:
— Я останусь у тебя?
Винделор посмотрел на него, и в его взгляде мелькнула мягкость.
— Конечно, без проблем.
Дверь закрылась за ними с тихим скрипом, и Илай, порывшись в кармане, вытащил старую плёнку — пожелтевшую, потрёпанную временем. Он осторожно развернул её, Поднес ее на свет. На пленке появились обрывки фотографий, лица, знакомые места — кусочки прошлого, которые они всё ещё хранили.