Тишина повисла, тяжёлая, как лёд на мостовой. За окном ветер гнал снег, но в комнате буря была иной — из слов, что манили и оставляли горечь. Её взгляд сверлил их, полный уверенности, что они согласятся. Кто отказывается от власти? Илай замер, слова ударили, как морозный ветер. Она предлагала предательство — игру, разрушившую «Тридцать первый», только крупнее. Винделор отложил нож, посмотрел на неё спокойно, как на друга, которого не спасти.
— Нэн, у нас свои планы, — сказал он мягче, чем обычно, голос хриплый, но тёплый. — Послезавтра караван. Не можем остаться.
Нэн перевела взгляд на Илая, ожидая ответа. Он молчал, в горле застрял ком, острый и холодный. Её амбиции были безумны, огромны, и он видел в них жадность — ту, что пожрала город. Хотел ответить, но шок держал язык.
— И ты? — тихо спросила она, голос дрогнул.
Илай кивнул, опуская взгляд в пол. Нэн выдохнула, губы сжались в тонкую линию. Она подошла, сжала его руку — пальцы холодные от снега, но хватка тёплая, почти живая.
— Спасибо, — сказала она, и в глазах блеснуло что-то искреннее, как звезда в метели. — Вы дали мне больше, чем город. Не успею вернуться к вашему отъезду.
Илай кивнул, пальцы дрогнули в её руках. Когда-то, в руинах, он думал остаться с ней, найти в её семье замену своим потерям. Теперь видел: она дитя «Тридцать первого», её ждут власть и башни, а ему, чужаку, там нет места. Он отпустил её руку, Нэн ушла, не оглядываясь, растворившись в вое бури за дверью, как тень в снегу.
Винделор поднялся, свернул карту, движения точные, как всегда.
— Всё рушится, а она строит, — пробурчал он, голос низкий, как гул земли. — Тщета.
— Как она изменилась, — прошептал Илай, сжимая кулаки. Её слова о власти тонули в вое бури, и он знал: она ушла за тем, что погубило город, а он не мог её спасти.
— Деньги портят, мой друг, — добавил Винделор, укладывая карту в сумку, пальцы скользнули по ткани.
Он подкинул нож, тот описал дугу и лёг в ладонь, как старый товарищ. Взглянул на Илая, но тот смотрел в окно, где снег скрывал город, что их больше не держал.
Тишину разорвали голоса за стеной — резкие, гулкие, как эхо в пустоте. Илай шагнул к двери, приоткрыл её, и они услышали спор. Инженер — худой, в запылённой куртке, с растрёпанными волосами — стоял перед Маркусом, чья фигура возвышалась в свете факелов, тёмная и тяжёлая.
— Материалы никуда не годятся! — голос инженера дрожал от злости, острый, как треск льда. — Камень крошится, балки гнилые, рабочие лепят тяп-ляп. Ещё три этажа — и опоры рухнут, говорю!
Маркус скрестил руки, борода топорщилась от дыхания, взгляд холоден, как сталь.
— Делай что хочешь, — отрезал он, голос тяжёлый, как молот. — К концу зимы — ещё десять этажей. Выше Вайсов, выше всех.
Инженер стиснул кулаки, но за окном раздался грохот — башня Вайсов качнулась, сбрасывая снег и рабочих, крики резанули метель. Из коридора донёсся вопль, Маркус выругался, шаги гудели по мрамору. Инженер остался, глядя на стену, где трещина поползла вверх, тонкая, но живая. Снег кружился в свете фонарей, казался саваном, оседавшим на городе, скрывая его гниль. Башни росли, как грибы, но внутри тлела смерть.
Пол дрогнул, кружка качнулась, пыль осыпалась с потолка, как пепел. Илай закрыл дверь, встретившись взглядом с Винделором.
— Надеюсь, уедем, пока всё не развалилось, — сказал Винделор, шагнув к окну. Снег засыпал трещины в основании башни Аласадов, её силуэт дрожал в метели, как призрак.
Илай задержался у окна, взгляд блуждал в снежной пелене. Фонари дрожали в морозном воздухе, размытые, будто пламя за пыльным стеклом. На границе света и тьмы, где улочки уходили к воротам, почудился силуэт — тёмный, с развевающимся плащом. Нэн покидала город. Сердце пропустило удар. Он моргнул, но фигура исчезла, растворившись в метели, как сон. Остался снег, ложившийся на город, скрывая следы безразлично и тихо.
Вдалеке треск Вайсовой башни стих, но эта, под ногами, казалась шаткой. Пол дрогнул сильнее, Винделор схватил рюкзак.
— Завтра уходим, — бросил он, голос резкий, как треск ветки.
Илай кивнул, чувствуя, как холод «Тридцать первого» смыкается, как капкан. Связь с Нэн оборвалась, её планы, как башни, были обречены, а впереди ждал побег — в неизвестность, к морю, где, быть может, был шанс найти что-то настоящее.
Глава 7
Утро пришло с тревожным гулом, низким и тяжёлым, как дыхание земли. Винделор и Илай покидали башню Аласадов в спешке — рюкзаки бились о спины, билеты на караван торчали из кармана, дыхание вырывалось паром в морозный воздух, острый и живой. Пол дрожал под ногами, стены трещали, будто башня прощалась стонами умирающего зверя. Они бежали по лестнице, перепрыгивая ступени, скрипевшие и грозившие рухнуть, как старые кости. Слуги кричали в коридорах, кто-то звал стражу, но голоса тонули в нарастающем шуме снаружи, резком и беспощадном. Выскочив на улицу, они замерли — снег хрустел под сапогами, ветер нёс запах гари и железа, едкий, как память о смерти.