— Ограбили! — кричала она, голос ломался. — Всё забрали, мужа зарубили!
Её слова утонули в шуме: двое в саже молотили друг друга посреди улицы. Один выхватил кошель, второй повалил его, выдирая добычу, снег окрасился кровью и грязью. Винделор потянул Илая за плечо:
— Прочь. Это не рынок, а бойня.
Они свернули в проулок, но и там не было покоя. Тощий парнишка выскользнул из тени, попытался срезать лямку рюкзака Илая. Винделор поймал его за запястье, встряхнул, отпустил:
— Ищи добычу полегче.
Парень исчез в дыму, а они двинулись дальше. Война разбудила худшее: разбой и отчаяние текли по улицам, как чёрная жижа, заполняя каждый угол. Рынок, сердце «Тридцать первого», бился в агонии, и каждый дрался за свой кусок.
Неподалёку раздался визг — девушка лет шестнадцати, в оборванном платье, прижимала сумку. Трое мужчин окружили её: один с дубинкой, второй скалился, третий надвигался медленно, как зверь.
— Просто отдай, останешься целой, — бросил один, шагнув ближе.
Девушка замерла, пальцы вцепились в лямки, в глазах тлел страх. Винделор остановился, вытащил монету, бросил к ногам разбойников:
— Берите и катитесь. Девчонку не трогать.
Один усмехнулся, подобрал монету, провернул в пальцах, кивнул:
— Ну, если так… — Он махнул рукой, и троица растаяла в толпе.
Девушка, дрожа, взглянула на Винделора, развернулась и исчезла в переулке. Илай покачал головой:
— Ты ей не помог. Она не выживет.
— Дал ей шанс, — отрезал Винделор, голос хриплый, как ветер. — Что она с ним сделает, не моё дело.
Они ускорили шаг, пробираясь к окраине. Проулки сменились широкими улицами, но у ворот ждало столпотворение. Люди теснились, как река, забитая льдом: семьи с детьми, торговцы с товаром, старики, цеплявшиеся за палки. Снег стал чёрной жижей, смешанной с мусором и кровью. Крики, плач и ругань сливались в гул, резавший уши.
— Пропустите! У меня дети! — надрывалась женщина, прижимая малышей, чьи лица посинели от холода.
— Куда пропустите, дура? Все бегут! — огрызнулся мужик с телегой, застрявшей в толпе.
Стражники, измотанные и злые, орали приказы, но их не слушали. Кто-то лез через головы, в стороне завязалась драка — двое тащили друг друга за воротники, вырывая узлы с пожитками. Ветер нёс дым и пепел, взрыв вдали заставил толпу вздрогнуть и закричать громче.
Винделор с Илаем проталкивались вперёд, плечом раздвигая поток. В сутолоке они едва не пропустили инженера — того, что предупреждал Маркуса о башне. Он стоял в стороне, прижимая жену и дочь. Лицо, обычно спокойное, стало серым от страха. Он шептал семье, и Винделор расслышал:
— … башня не выдержит… трещины до основания… рухнет скоро…
Жена всхлипнула, девочка вцепилась в его руку, глядя на дым над городом. Винделор переглянулся с Илаем. Башня, гудевшая утром, была надгробием, готовым обрушиться.
— Если он прав, надо убираться, — буркнул Илай, стиснув зубы.
— Если ворота не откроют, убираться некуда, — отрезал Винделор, взгляд скользнул по толпе.
Люди напирали. Кто-то крикнул, что Аласады у окраин, другие — что Вайсы подожгли мост через реку. Паника росла, как пламя. Инженер заметил Винделора, в глазах мелькнуло узнавание, но он отвернулся, шепча — молитву или план.
Стражник заорал:
— Назад! Никого не выпустим без приказа!
Толпа взревела, несколько человек бросились на стражу, размахивая кулаками и палками. Хаос стал полным, а над городом раздался треск — глубокий, зловещий, будто земля раскалывалась. Башня, война, разбой сжимали «Тридцать первый» в тисках, и время истекало.
Винделор вытащил смятый пропуск с печатью Аласадов — потёртый, с красным гербом. Протолкавшись к стражнику, ткнул листком в лицо:
— Аласады. Открывай, быстро.
Стражник глянул на печать, губы скривились, но он не спорил — война оставила страх перед Аласад. Буркнув, махнул рукой, ворота скрипнули, открывая узкий проход. Толпа загудела, люди напирали, но стража оттеснила их копьями.
— Шевелись, Илай, — бросил Винделор, шагнув вперёд.
Илай последовал, не оглядываясь. Они выскользнули из города, морозный воздух ударил в лёгкие, снег хрустел под сапогами, чистый и нетронутый. Винделор глянул через плечо: толпа билась, как зверь в клетке, матери поднимали детей, старики падали в грязь, стражники орали. Глухой удар — башня Аласадов оседала, облако пыли поднялось над крышами. Он ждал, что Илай вздохнёт о тех, кто остался, но тот шёл вперёд, лицо каменное, дыхание ровное.
— Даже не посмотришь назад? — спросил Винделор, прищурившись.
Илай пожал плечами, поправляя рюкзак: