— Расскажешь потом еще о своих странствиях? — спросил Илай, неохотно ложась на свое место.
— Я подумаю. — ответил Мик слегка улыбнувшись. — Ты лучше спи. Еще успеешь баек наслушаться.
Запах крови мародёров остался за порогом, смешавшись с морозом, но внутри тепло печи и горький дух трав держали их вместе, живых и усталых, в этом убежище, что стало чуть ближе к дому, несмотря на холод и тени за стенами.
Глава 11
Глава 11
Метель стихала к утру седьмого дня. Её вой, гудевший в ушах почти неделю, угасал, словно дыхание уставшего зверя, сменяясь слабым шорохом снега, осыпающегося с ветвей. Рассвет пробился сквозь щели ставень робкими серыми лучами — холодными, но живыми. Впервые за эти дни лес за окном проступил сквозь белую мглу чёткими силуэтами: голые деревья, точно скелеты, тянули ветви к небу, их макушки гнулись под тяжестью льда, а поваленные стволы лежали в сугробах, напоминая могильные холмы, которые Илай заметил в первый день пути. Он разлепил веки с трудом, голова гудела, будто после тревожного сна, где тени прошлого мешались с белизной. Утренний свет, приглушённый морозным туманом, запах печи, сырость на одежде — всё было знакомым, но теперь казалось чужим, как эхо другого мира. Илай сжал пальцы, чувствуя шершавую ткань плаща, и вдруг понял — ему не хотелось уходить. Впервые за долгое время здесь было безопасно, пусть и хрупко, как лёд на реке.
Хижина просыпалась медленно, поскрипывая под порывами ветра, который больше не рвал стены, а лишь гладил их, оставляя непривычную тишину после бесконечного гула. В этой тишине Винделор уловил звук — едва слышный, чужой. Не хруст снега, не скрип брёвен, а что-то далёкое, похожее на эхо шагов, затихшее так же быстро, как возникло. Он насторожился, но промолчал. Может, это воображение разыгралось после дней взаперти, а может, лес шептал что-то своё, недоступное человеческому уху.
Винделор проснулся первым. Лежал на шкуре у печи, пахнущей зверем и дымом, глядя, как угли тлели в золе, отбрасывая слабые отблески на закопчённый потолок. Дыхание вырывалось паром, но уже не таким густым — холод отступал, оставляя сырость, пропитавшую плащ и сапоги. Он помнил, как проклинал этот лес, метель, стужу, но теперь, когда небо прояснилось, уходить стало тяжелее. Впереди ждала дорога — грязь, выстрелы, чужие глаза, полные жадности и злобы. Здесь же была грубая защита, тепло, пусть и угасающее, как жизнь старика, приютившего их. Винделор потёр шею, всё ещё ноющую после удара Мика, и взглянул на Илая. Тот лежал у стены, свернувшись под потёртым плащом, меховая подкладка топорщилась клочьями, как шерсть старого пса. Лицо юноши, бледное и усталое, казалось спокойнее, чем в первые дни — напряжение ушло, сменившись чем-то новым, чему Винделор пока не находил имени.
Он поднялся, суставы хрустнули, как сухие ветки, и шагнул к окну, приоткрыв ставню. Морозный воздух ворвался внутрь, свежий, с запахом льда и сосновой коры. Лес лежал тихий, укрытый снегом, сверкавшим под слабым солнцем, как разбитое стекло — острое и холодное. Мик уже возился у печи, подбрасывая последние дрова из груды, что почти иссякла. Волчья куртка висела на нём, как вторая кожа, заледеневшая на плечах. Пальцы, узловатые и обветренные, ломали ветки медленнее, чем раньше, будто силы утекали с каждым движением. Кашель вырвался из груди, глубокий и мокрый, сотрясая худое тело. Мик сплюнул в угол — тёмный сгусток упал на пол, яркий, с красными нитями, блестевшими в свете огня. Рука дрогнула, вытирая рот рукавом, но он буркнул себе под нос:
— Печь греть не буду. Метель ушла, лес открыт. Уходите, пока солнце не село.
Илай проснулся не сразу, разбуженный то ли кашлем, то ли холодом, скользнувшим в комнату, когда Винделор открыл ставню. Он лежал, прислушиваясь — утро было слишком лёгким, будто метель унесла не только ветер, но и что-то важное, оставив пустоту. Приподнявшись на локте, он увидел, как капля крови упала с губ Мика на пол, растеклась, словно чернила на снегу.
— Ты в порядке? Это опять кашель? — голос Илая был сонным, но тревога пробилась сквозь хрипотцу.
Мик повернулся, прищурился. Серые глаза блеснули раздражением, но в них мелькнула тень чего-то мягкого, почти отцовского.
— Не суй нос не в своё дело, мальчишка, — проворчал он. Кашель резанул снова, он отвернулся, сплюнув. Кровь капнула на пол, оставив пятно. — Жил без твоих вопросов и дальше проживу. Собирайтесь, вам пора.