— Думаешь, оно существует? — спросил он, не глядя на Илая. — Это море.
Илай долго молчал, его пальцы сжали перила моста, и ржавчина осыпалась под его ладонями.
— Не знаю, — наконец сказал он. — Но если оно есть, я хочу его увидеть. Хоть раз в жизни увидеть что-то, что не пытается меня убить.
Винделор усмехнулся, но в его смехе не было радости — только усталое согласие. Они вернулись к фургону, и мотор снова заурчал, унося их дальше, в неизвестность. Щенок, устроившийся у ног Илая, тихо поскуливал, словно чувствуя, что их путь только начинается.
Рассвет пришёл медленно, словно нехотя, заливая мир бледным, холодным светом. Дорога петляла через пустоши, где трава давно пожухла, а редкие кусты торчали, как обугленные кости. Фургон двигался ровно, но каждый толчок напоминал о том, как хрупок их план. Илай смотрел на щенка, который теперь спал, свернувшись в клубок, и думал о том, как странно, что даже в этом мире, полном ржавчины и смерти, всё ещё находятся те, кто доверяет. Он не знал, что ждёт их впереди — Чёрное море, пустота или что-то совсем иное. Но в этот момент, с тёплой шерстью под пальцами и урчанием мотора в ушах, он чувствовал, что, может быть, ещё не всё потеряно.
Глава 18
И 19
Глава 18.
Фургон Ролта выскользнул из города под покровом ночи, оставив за собой скрипучие ворота и хмурых стражей, чьи силуэты растворялись в темноте. У выезда их остановили двое в потрёпанных шинелях, с фонарями, чьи жёлтые лучи выхватывали из мрака их обветренные лица, словно вырезанные из старого дерева. Винделор опустил стекло, и в кабину ворвался резкий ветер, пропитанный сыростью и запахом угольного дыма, что витал над городом.
— Назовись, — пробурчал один из стражей, щурясь в полумраке.
Винделор молча протянул руку. В его ладони лежали две монеты «Тридцать первого» — старые, с истёртыми гранями, но увесистые, — и новенькая фляжка с выгравированным драконом, чьи чешуйки поблёскивали в тусклом свете. Второй стражник взял фляжку, провёл пальцем по узору, хмыкнул, будто прикидывая её цену. Первый сгрёб монеты, звякнув ими в кулаке, и отступил.
— Проезжай, — махнул он, отворачиваясь. Его напарник уже разглядывал фляжку, словно мысленно торговался с невидимым скупщиком.
Фургон тронулся, колёса зашуршали по гравию, и город начал таять в серой дымке. Ветхие дома, кривые улочки и тени чужой зависти тускнели за спиной, пока дорога не вывела их к голым полям, покрытым инеем, словно застывшим дыханием зимы. Ночь дышала холодом, но в движении было что-то очищающее, будто они сбрасывали с плеч невидимый груз.
В кабине царила тишина. Рэй, худой серый щенок с торчащими рёбрами, свернулся у ног Илая, поскуливая во сне. Илай смотрел в окно, сжимая винтовку на коленях, его лицо озарял слабый свет луны, что пробивался сквозь облака. Винделор бросил на него взгляд — тёмные круги под глазами друга казались глубже, чем обычно, — и кашлянул, разрывая молчание.
— Что с тобой творится? — спросил он, не отводя глаз от дороги, где тени полей сливались с горизонтом.
Илай резко повернулся, брови нахмурились.
— А что со мной? — бросил он с хрипотцой, но тут же осёкся, заметив спокойствие в глазах Винделора. Отвёл взгляд, кашлянул. — Забудь.
— Ты сам не свой, — продолжил Винделор, голос его был ровным, но с тёплой ноткой. — И собаку эту притащил.
Илай глянул вниз. Рэй приоткрыл глаза, ткнулся холодным носом в его ладонь. Уголки губ Илая дрогнули в едва заметной улыбке.
— Это Рэй, и он теперь с нами, — сказал он, пытаясь отшутиться. Голос смягчился, в нём мелькнула тень прежнего Илая — того, что был до города, до изнуряющей усталости. Но тут же он замолчал, глядя в темноту за окном. — Я вымотан, Винделор.
Винделор ждал, не торопя. Илай сжал кулаки, голос стал тише, почти надломленным.
— Я не знаю, зачем мы тащимся к этому проклятому морю. Почему всё так тяжело? Почему разочарования липнут ко мне, как пепел? Почему Мира бросила меня и ушла?
Рэй заскулил, положив голову на колено Илаю, будто чувствуя его боль. Винделор протянул руку и сжал плечо друга — крепко, но без лишней силы.
— Это жизнь, Илай, — сказал он, глядя на дорогу, где поля уступали место тёмной кромке леса. — Все во что-то верят. Мик молится каждый вечер над своей потрёпанной книжкой, веря в своего бога. Нэн верила, что её карты укажут «Тридцать первому» новый путь, и чертила их до последнего вздоха. Саймон таскал нас по своему заросшему городишку, будто это сокровище, и гордился им, как дворцом. Я верю в Чёрное море. Если оно не станет домом, всё было зря. Но я верю — как Мира верила, что найдёт что-то лучше, сбежав отсюда.