Рэй тявкнул, требуя внимания, и Илай погладил его, зарывшись пальцами в тёплую шерсть. Костёр в углу отсека тлел, его угли бросали слабый свет на стены, где тени шевелились, как призраки. В дальнем углу сидел Винделор, его силуэт едва виднелся в полумраке. Он листал книгу мифов, найденную вчера среди ржавых ящиков, его пальцы скользили по пожелтевшим страницам, а лицо, обветренное и усталое, было сосредоточенным. «Проснулся?» — буркнул он, не поднимая глаз.
Илай кивнул, горло всё ещё сжимала тоска. «Мира… она была во сне», — сказал он тихо, голос дрожал, как лист на ветру. Он сел, подтянув колени, и уставился на угли, что тлели в костре, их тепло не могло разогнать холод в груди.
Винделор закрыл книгу, его глаза, тёмные, как угли, встретились с взглядом Илая. «Сны — они такие, — сказал он, голос хриплый, но мягкий. — Тянут назад, но держаться надо за то, что здесь». Он кивнул на Рэя, который тёрся о ноги Илая, его хвост слабо шевельнулся, будто соглашаясь. «Он твой якорь».
Илай погладил пса, его шерсть была тёплой, живой, и это тепло немного отогнало пустоту. Он вытащил жестянку с остатками мяса из вчерашнего ужина, бросил кусок Рэю, который жадно схватил его, чавкая. «Ты прав, Вин», — сказал Илай, и голос стал твёрже, хотя тень Миры всё ещё стояла перед глазами.
Глава 21
Утро пришло с тишиной, тяжёлой, как снег, что давит на дверь, не пропуская ни света, ни звука. В этой тишине Илай чувствовал не только холод, но и пустоту, словно мир лишился чего-то важного, замер, укрыв всё живое под ледяной коркой. Он часто думал, что зима забирает всё — не только растения и животных, но и людей, их надежды, их чувства. Когда это началось, он не знал, но понимал, что остановить это не в его силах.
Свет свечи, оставленной тлеть, дрожал на стенах, где тени вились, словно призраки, не нашедшие покоя. Винделор проснулся первым, его сапоги гулко стучали по железному полу, покрытому потёками, похожими на слёзы старого металла. Он шагнул к двери, ржавая створка скрипнула под его плечом, и ветер хлестнул в щель, острый, как лезвие, разрезающее тишину. За порогом вилась белая мгла, снег гудел, точно зверь, не ушедший с ночи. Винделор буркнул, голос хриплый, как треск льда: «Задержимся». Он захлопнул дверь, металл лязгнул, и тьма сомкнулась вновь, пропитанная сыростью и запахом ржавчины, что цеплялась к горлу.
Илай шевельнулся у стены, где спал. Рэй лежал у его ног, тёплый, живой, шерсть ещё хранила запах снега. Он потянулся, рюкзак скрипнул под ним, а пёс ткнулся носом в его ладонь, тихо тявкнув, словно пробуя утро на вкус. «Доброе, малыш», — шепнул Илай, голос дрогнул, как лист под ветром. Он погладил Рэя, пальцы скользнули по шерсти, тёплой, как угли в ночи. Винделор шагнул к ящикам, где лежали стопки архивов, их бумага крошилась, словно память, не удержавшая жизнь. Он вытащил выцветший лист, ещё читаемый, и свет фонаря, мигнув в его руках, осветил строки, вилявшие, как тени: «Тень росла… защита не сработала». Винделор хмыкнул, бросил лист и потёр щетину на подбородке, проступавшую, как тень усталости.
Илай поднялся, Рэй тёрся о его ноги. Он подошёл к ящику с консервами, найденными вчера, их ржавые края тускло блестели в слабом свете.
— Завтрак сделаю, — сказал он, голос ожил, и, вытащив банку, ножом вскрыл металл, выпустив запах мяса, ещё хранивший слабый намёк на тепло. Кусок полетел Рэю, тот поймал его на лету, чавкая, и Илай улыбнулся: «Ловкий». Костёр затрещал, доски, найденные в углу, шипели под огнём. Илай высыпал мясо в котелок, добавив щепоть перца из пожелтевшего пакета, ещё пахнущего остро, как лезвие. Винделор копался в архивах, вытащил карту старого мира — её линии вились, города чернели пятнами, сотни, тысячи, теснившиеся, как сеть, державшая небо. Он сверял её с картами Мика и Алана, щурясь на пустоты, что не сходились.
Винделор перебирал бумаги, глаза бегло скользили по строкам, но в душе не было волнения. Он знал, что архивы — лишь эхо, остатки того, что когда-то могло быть важным. Он был частью этого мира, его крупицей, и, несмотря на все усилия, не мог остановить угасание. Время — его главный враг, пожирающее всё, оставляя лишь сухие страницы с полузабытыми именами.