— Рэй?— вырвалось у Илая, голос сорвался, резанув тишину, как лезвие. Страх хлынул, как мгла, что ждала снаружи, холодный и липкий, как кровь, что запекалась на его запястьях.
— Это Рэй! — крикнул он, голос его гудел, как железо, что ломалось под ударом. Он рванулся к окну, руки его бились о стену, что чернела под пальцами, оставляя следы крови и грязи. Винделор шепнул:
— Илай!— голос тонул в шуме, но Илай кричал: — Рэй!— и бросился к двери, цепи звякнули, пленники замерли, глаза их чернели страхом, как окна заброшенных домов. Мародёр шагнул внутрь, кулак его, тяжёлый, как молот, врезался в висок Илая. Свет померк, тьма хлынула, как снег, что давил на хижину. Тело его рухнуло, колени продавили пол, что пах кровью и отчаянием, и тишина легла тяжёлая, как мгла, что ждала их снаружи, готовая поглотить их навсегда.
Глава 24
Глава 24
Серверная комната гудела низким, глухим рокотом, словно под полом ворочалась уставшая земля, что давно забыла тепло солнца и шепот ветра. Тусклый свет мониторов, холодный и зеленоватый, лился на стены, исчерченные трещинами, где пятна старых карт расплывались, как воспоминания, стёртые временем. Линии дорог и границы, некогда чёткие, теперь казались призраками, растворёнными в пыли, что оседала на всём, как пепел угасшего мира. Администратор архива — человек, чьё имя давно заменили тени и шрамы, — сидел за столом, сгорбившись над стопкой выцветших бумаг. Их края крошились, как сухие листья, что падали под ледяным ветром, а чернила выцвели, превратив слова в едва различимые тени. Лицо его, худое, с сединой, что серебрила виски, и шрамом, что рассекал левую скулу, как рваная рана на старом камне, оставалось неподвижным, словно высеченным из гранита, что видел слишком много зим. Пальцы, испачканные чернилами и въевшейся грязью, скользили по строчкам, что вились, как тропы, ведущие в никуда. Рядом, из динамика, врезанного в стену, доносился голос — ровный, холодный, с едва уловимой насмешкой, что резала тишину, как лезвие, отточенное до совершенства.
— Это Рэй? Они съели Рэя? — голос прорезал гул, зелёный свет на панели мигнул, словно машина взвешивала вопрос, будто он был куском ржавого железа на весах судьбы.
Администратор поднял взгляд, но не на динамик, а в пустоту перед собой, где тени плясали в тусклом свете, отбрасываемом мониторами. Его глаза, серые, как пепел, что покрывал этот мир, смотрели в никуда, будто искали что-то давно потерянное. Он отложил бумаги, пальцы замерли на краю стола, покрытого царапинами и пятнами, словно тот был свидетелем тысяч таких ночей. Короткий, хриплый смешок вырвался из его горла, как треск льда под тяжёлым сапогом.
— Сделай себе ноги и сходи спроси у того парня у костра, — сказал он, кивнув на узкое окошко, вырезанное в стене, как щель в ржавой броне, что едва держалась на болтах. Голос его пропитался усталой иронией, что гудела, как ветер, пробивающийся сквозь щели, холодный и безжалостный.
За мутным стеклом проступали тени: избушки из грубого, потемневшего дерева чернели в ночи, их крыши прогибались под тяжестью времени, как спины стариков, что несли груз прошлого. Редкие фигуры сгорбились у костров, что тлели, как угли, не желавшие гаснуть, несмотря на сырость, что пропитывала воздух. У одного из таких костров сидел человек в ветхом плаще — рваном, с пятнами грязи, что не отстирались ни дождём, ни снегом. Плащ колыхался на ветру, что вился меж домов, как призрак, ищущий покоя. Руки незнакомца, дрожавшие над пламенем, чернели от въевшейся грязи, будто кожа впитала пепел этого мира. Лето стояло в разгаре, но воздух пах не цветами, а сыростью, гниющей травой и дымом, что стелился над землёй, как саван.
Голос из динамика умолк, словно переваривая слова, затем прорезал тишину снова:
— Понимаю вашу иронию, но мне нужны эти данные. Подтверждение статуса Рэя критично для анализа.
Администратор хмыкнул, уголки его губ дрогнули в подобии улыбки, что тут же угасла, как искра в ночи. Он потянулся к портсигару — потёртому, с выгравированным узором, что едва проступал под слоем времени, как память, стёртая годами. Вытащил самокрутку, бумага которой пожелтела, как старые кости, и чиркнул спичкой. Огонёк вспыхнул, осветив на миг его лицо, где шрам казался живым, пульсирующим, как река, что несла боль прошлого. Дым вился к потолку, где щели чернели, как раны, из которых сочилась тьма.
— В следующем файле найдёшь ответ на свой вопрос, — сказал он, голос хриплый, как треск ветвей, что ломались под тяжестью снега. Дым стелился по стеклу, растворяясь в ночи, как надежда, что угасала с каждым днём.