— Теркол? Это имя что-то значило? — спросил Илай, сжав кружку, голос дрогнул, глаза замерли на ней.
— Да, пока не сгорело, — ответила Нэн, кивнув. Пальцы теребили запястье, где краснели следы от браслетов. — Однажды ночью дом загорелся. Услышала треск, жар — окна лопнули, дым полез внутрь. Мать кричала, чтобы отец брал бумаги, но он не успел. Она упала, огонь её схватил, я видела, как платье вспыхнуло.
— Что за огонь? — спросил Винделор, нахмурившись, пальцы замерли на столе, голос стал ниже.
— Не случайный, — сказала Нэн, сжав ложку, глаза сузились, тень гнева мелькнула. — Вайсы подожгли. Отец не продал им караваны, хотел своё имя держать. Они подкупили стражу, спалили склады, потом дом — чтобы от Теркол ничего не осталось. Утром я стояла в пепле, они считали наши монеты, смеялись.
— А отец где теперь? — спросил Илай, отставив кружку, взгляд не отрывался от неё.
— Сломался, — ответила Нэн, выдохнув. Ложка легла в миску с тихим стуком. — Продал, что уцелело, его выгнали в руины, за стены. Меня схватили позже — украла хлеб, хотела дойти до него. Потом помост, цепи, вы.
— Ты знаешь, кто это сделал? — спросил Винделор, прищурившись, откинувшись на лавку.
— Вайсы, — сказала Нэн, голос стал твёрже. — Видела их в ту ночь — ухмылки, голоса, пока всё горело. Они думают, я никто, но я помню. Отец в руинах, я найду его, вытащу. Или мы их сожжём.
— И что ты хочешь от нас? — спросил Илай, выпрямившись, голос тихий, но твёрдый.
— Выкупили меня — идите со мной, — ответила Нэн, сжав кулак, глаза блеснули. — Я знаю, что они прячут. Но их словам не верьте.
— Зачем нам тебе помогать? — спросил Винделор, голос холодный, как ветер за дверью. — Мы тебя выкупили, держать не собираемся. Иди куда хочешь.
— Деньги и власть, — ответила Нэн, кулак лёг на стол, голос твёрдый, как камень. — Отец знает людей, караваны водил. Я рынок учила с детства. Прогнём город, Вайсов на колени поставим. Вам — монеты, статус.
— Ха, — выдохнул Винделор хрипло, покачал головой. — Деньги и статус? Это нас не греет.
— Помоги просто так, — сказал Илай, подняв взгляд, голос твёрдый. — Ей некуда идти.
— Просто так, значит? — проговорил Винделор, скрипнув зубами, кулак сжался. — Ладно, в разумных пределах. Но не жди, что мы за тобой в огонь полезем.
— Мне хватит, — ответила Нэн, кивнув, уголок губ дрогнул в слабой улыбке. — Пока хватит.
Хозяин прошаркал мимо, буркнул про холодный суп, унёс кружку. За соседним столом двое звякнули монетами, требуя добавки, голоса загудели. Тишина повисла над столом, тяжёлая, как дым от котла. Нэн смотрела на Илая и Винделора, пальцы теребили рукав, где краснели следы от браслетов.
— Надо идти, — сказал Винделор, поднявшись, потёр подбородок, голос хриплый от дыма. — Ночь близко, спать на улице не вариант.
— Куда? — спросил Илай, встав следом, сжав кулак, взгляд скользнул к Нэн.
— Найдём угол, — ответила Нэн, шагнув к двери, глаза блеснули. — Знаю, где разместиться, чтобы нас не тронули.
Они вышли в холод, ветер ударил в лица, неся запах пруда и ржавчины. Улица пустела, фонари отбрасывали слабый свет, но шаги за спиной заставили Винделора обернуться. Двое в тёмных плащах шли следом, неспешно, но цепко, как тени за добычей. Один кивнул другому, и в свете фонаря мелькнул знак на рукаве — весы, вышитые серебром, резавшие глаз.
— Вайсы, — прошипела Нэн, сжав кулак, голос дрогнул, но стал острым. — Они уже знают.
— Кто знает? — спросил Винделор, рука легла на нож, пальцы сжались на рукояти.
— Те, кто нас сжёг, — ответила Нэн, шагнув ближе, глаза сузились, тень гнева мелькнула. — И теперь они идут за мной.
Фигуры остановились в тени, не приближаясь, но их взгляды резали сквозь мрак. Винделор стиснул зубы, Илай замер, глядя на Нэн, а ветер гнал клочья дыма по пустырю, будто стирая их тени в сгущавшейся ночи.
Глава 3
Глава 3
Вечерний «Тридцать первый» не уступал дню своей тяжёлой суете, что гудела, как раскалённый котёл. Солнце скрылось за горизонтом, но фонари — высокие, с тусклым жёлтым светом — заливали улицы холодным сиянием, словно звёзды, что смотрят с небес, не грея. Тени дрожали на чёрном базальте мостовой, длинные и рваные, а гул толпы не стихал: голоса торговцев резали воздух, монеты звенели, сгребаемые жадными руками, шёпот сделок тёк, как дым от плавилен, густой и едкий. Бедняки в лохмотьях, горожане с потёртыми сумками, элита в мехах, чьи кольца блестели, как доспехи, — все говорили об одном: о деньгах, что звенели в их мыслях громче, чем в кошелях, о власти, что сжимала город, как тиски.