— У меня лучше будет!
Её голос звенел злобой, а ткань трещала, как сухие ветки. Винделор заметил это, тронул Илая за плечо, его голос был низким, почти шёпотом, заглушённый гулом рынка:
— Не лезь, Илай. И лучше не показывай ничего ценного — разорвут.
Толпа загудела громче, и вдруг тощий торговец с жёлтыми зубами шагнул к Илаю, схватив его рюкзак. Его пальцы, чёрные от грязи, воняли ржавчиной и углём:
— Откуда у тебя такое, а у меня нет? Покажи, что там!
Илай резко вырвался, оттолкнув его локтем, рюкзак звякнул, как жестянка, а Винделор встал между ними, холодно бросив:
— Руки убрал, или без них останешься.
Его голос был твёрдым, как лезвие ножа, что блеснуло в его руке, и запах стали смешался с гнилью воздуха. Торговец отпрянул, но толпа зашепталась, их голоса звенели, как ржавые цепи:
— У них лучше, чем у нас!
Илай посмотрел на Винделора и тихо сказал, его голос дрожал, как далёкий звон молота:
— Они хуже, чем в «Тридцать первом», Вин. Это ненависть к тому, что у других хоть что-то есть. Надо уйти с этого рынка.
Винделор кивнул, прищурившись, его взгляд скользнул по толпе, где глаза блестели завистью, как стёкла в разбитых окнах:
— Да, ночлег найдём подальше от их глаз. Пошли.
Они свернули с рынка, оставив его гул позади, где крики торговцев сливались с визгом ржавых петель и звоном битого металла. Узкие улочки вели вглубь города, снег под ногами чавкал, смешиваясь с грязью, а запах гари усиливался, пропитывая воздух едким дымом от плавилен, что тлели где-то за домами. Покосившиеся заборы из колючей проволоки звенели под ветром, а из окон, заколоченных досками, доносились приглушённые голоса, шепчущие о чужом добре. Жители Тридцать второго провожали их взглядами, полными злобы, их лица, бледные и исхудавшие, казались масками, вырезанными из старого дерева. Каждый шаг путников отдавался хрустом снега, смешанного с угольной пылью, а воздух был тяжёлым, пропитанным гнилью от куч хлама, что жители копили, завидуя чужому богатству.
Илай шёл, сжимая лямки рюкзака, его дыхание вырывалось паром, пахнущим холодом и усталостью. Он смотрел на дома, где облупленная краска свисала лохмотьями, как кожа с больного тела, и думал о «Тридцать первом» — там, несмотря на хаос, люди хотя бы мечтали о богатстве, а здесь они мечтали о том, чтобы его не было у других. Винделор шагал впереди, его сапоги оставляли глубокие следы в грязи, а нож, спрятанный в ножнах, тихо позвякивал при каждом шаге, как напоминание о том, что в этом городе нельзя расслабляться.
Они миновали покосившуюся лачугу, где старуха с лицом, похожим на смятую тряпку, сидела у порога, сшивая лоскуты ткани, что пахли сыростью и плесенью. Она подняла глаза, её взгляд был острым, как ржавый гвоздь, и прошипела, увидев плащ Илая:
— Откуда такой? У нас такого не шьют! Почему у тебя есть, а у меня нет?
Илай не ответил, лишь ускорил шаг, но её голос догонял их, звеня, как треснувший колокол:
— Несправедливо! Всё несправедливо!
Винделор бросил взгляд через плечо, его лицо было спокойным, но глаза прищурились, как у охотника, что чует ловушку:
— Держись ближе, Илай. Эти люди не просто завидуют — они готовы перегрызть друг другу глотки за кусок хлеба, которого у них нет.
Улочка вывела их к площади, где стоял старый фонтан, давно высохший, его камни покрывала чёрная копоть, а в центре торчала статуя — грубо вырезанная фигура человека, державшего весы, такие же кривые, как на воротах. Статуя была облита той же жёлтой краской, что облупилась, обнажая серый камень, и пахла сыростью и ржавчиной. Вокруг фонтана толпились люди, их голоса сливались в гул, похожий на рой пчёл, а запах пота и дешёвого спирта висел в воздухе, как тяжёлое облако. Кто-то кричал, обвиняя соседа в краже, другой швырял в снег рваную ткань, лишь бы она не досталась другому. Илай заметил, как двое мужчин дрались за ржавый нож, их кулаки хрустели, как сухие ветки, а кровь капала в снег, оставляя тёмные пятна, что пахли железом.
— Это не город, — тихо сказал Илай, его голос дрожал, как ветер, что свистел в щелях домов. — Это яма, где люди жрут друг друга за то, что у них ничего нет.
Винделор кивнул, его рука легла на рукоять ножа, пальцы сжались, а голос был холодным, как сталь:
— Верно. И нам тут не место. Найдём ночлег, переждём до утра и уйдём. Этот город сожрёт сам себя, и нам не стоит быть рядом, когда это случится.
Они двинулись дальше, мимо домов, где из щелей доносился запах гниющих отходов и едкий дым от тлеющих углей. Улочки становились всё уже, а взгляды жителей — всё злее, их шепот звенел, как ржавые цепи, обвиняя чужаков в том, что у них есть плащи, рюкзаки, надежда. Илай и Винделор искали гостиницу, но уже чувствовали, что в этом городе зависть — их главный враг, острее любого ножа и опаснее любой метели.
Глава 13
И 14
Глава 13
Рынок Тридцать второго встретил их унынием, будто насмехался над былым величием Тридцать первого. Узкие улицы тонули в грязи, смешанной со снегом, что лип к сапогам, оставляя чёрные следы. Прилавки, сбитые из гнилых досок и ржавой жести, теснились, заваленные хламом: рваные тряпки, что трещали от сырости, гнутые ножи, ломающиеся от лёгкого касания, битая посуда, криво раскрашенная под фарфор давно мёртвого соседа. Всё ценное было уничтожено — не продано, не спрятано, а раздавлено руками тех, кто жил здесь, словно мысль, что кто-то возьмёт лучшее, жгла их изнутри. Торговцы, худые, с жёсткими лицами, не торговали — они ломали чужой товар, дрались за обломки, никому не нужные. Дети, тощие, с грязными пальцами, крались меж рядов, хватали куски железа или ткани и рвали их в снегу, лишь бы никто не унёс. Здесь не стремились владеть — здесь хотели, чтобы не владел никто.
На выходе из рынка их догнал тонкий, дрожащий голос, словно ветер в голых ветвях. Мальчишка лет восьми, худой, в рваной куртке, что болталась на нём, как шкура отощавшего зверя, стоял в тени прилавка. Его взгляд, острый и цепкий, скользил по рюкзакам Винделора и Илая, по их плащам, которые, хоть и потёрты, были лучше здешних лохмотьев.
— Вас господин Рокс зовёт, — выдохнул он, не отрывая глаз от их вещей. — Идите со мной.
Винделор замедлил шаг, рука легла на нож у пояса, голос резанул хрипотцой:
— Кто такой Рокс?
— Глава рынка, — мальчишка сплюнул в снег, в тоне мелькнула тень отвращения, тут же сменившаяся умоляющим блеском в глазах.
Илай пожал плечами, шагнул вперёд, но Винделор схватил его за рукав.
— Что ему нужно? — бросил он, прищурившись, глядя на паренька сверху вниз.
Тот переступил с ноги на ногу, снег хрустнул под дырявыми башмаками.
— Хочет говорить о Тридцать первом, — выдавил он, голос дрогнул.
— Не интересно, — Винделор отвернулся, потянув Илая к выходу. Снег скрипел под подошвами.
— Погодите! — мальчишка сорвался на визг, бросился за ними. — Он обещал мне вещь из лавки, если я вас приведу. У вас всё хорошее, а у меня ничего!
— Не наши заботы, — буркнул Винделор, не оглядываясь, пар вырывался изо рта облачком.
— Вам же это ничего не стоит! — голос паренька дрожал, он почти бежал рядом. — А я возьму, что мне нужно!
Илай замедлился, взгляд скользнул к Винделору — мягкий, но с упрямой искрой.
— Давай поможем, — тихо сказал он.
— Опять авантюра, Илай, — Винделор остановился, вздохнул, в голосе мелькнула усталость. — Впутываться будем?