— Видели ваш рынок. Там не купишь — сломают раньше.
Старуха усмехнулась, голос хриплый, но живой:
— Верно. Каждый думает, что у другого лучше, вот и портят. Я Марта. Ищете ночлег — идите ко мне. Крыша течёт, почините, а я пущу бесплатно, не как эти.
Илай глянул на Винделора, тот кивнул, губы чуть дрогнули:
— Справедливо. Веди, Марта.
Она повернулась, указывая путь, сумки перекочевали на плечи Илая, Винделор шагал рядом, оглядывая город. Тропы вились меж домов, их стены топорщились фальшивыми украшениями — жестяные шпили гнулись, глиняные колонны трещали, окна заколочены досками. Женщина с жёлтыми зубами тащила рваный плащ, но другая выскочила из соседней двери, плюнула на него и рванула пополам, шипя: «Прошмандовка, нормальный бы купила!» Каждая унесла свой кусок, бросая злобные взгляды.
Илай усмехнулся, сарказм сочился из тона:
— Делятся по-доброму, прямо душа радуется. Весёлый городок, Марта, как тут живётся?
Марта бросила взгляд через плечо, голос усталый:
— Раньше лучше было. Теперь только рвут друг у друга. Люди как люди.
— Образцы доброты, — фыркнул Илай. — Давно так?
— Давно, — буркнула она, глядя в землю. — Не спрашивай, не расскажу. Идите дальше.
Двое мужчин дрались у кучи хлама — один выхватил гнутый нож, другой сломал его и втоптал в снег, чтоб не хвастался. Дети шныряли вдоль стен, подбирая стекляшки, и пинали друг друга за яркий кусок. Мальчишка подскочил к Илаю, ткнул в рюкзак:
— Откуда это? Дай глянуть!
Илай скривился, отвращение к городу выплеснулось в резком тоне:
— Беги, малой, пока ноги целы. — Усмешка вышла натянутой, в глазах тлела усталость. Он смеялся, чтоб не сорваться — кричать на этот мир было бесполезно, кулаками его не переделать. Здесь не жили — выживали, и если кто-то смеялся, другой уже скрежетал зубами. Смех держал его над этой грязью, но внутри жгло тошнотой.
Винделор заметил это, взгляд стал пристальным, но он промолчал, лишь кивнул и шагнул дальше. Илай провёл языком по зубам, пробуя горечь, что копилась с каждым городом, с каждым шагом по этим тропам. Мальчишка отпрянул, но глаза блестели, как у пса, что ждёт подачки. Они шли к окраине, где дома становились ниже, ветхее, запах гари сменялся сыростью и плесенью. Улица упёрлась в ряд лачуг, утопавших в снегу и грязи.
Лачуга Марты выделялась даже здесь — просевшая, с крышей из кривых досок и жести, что провалилась в центре, будто продавленная сверху. Стены, сбитые из разномастного дерева, кренились влево, держась на подпорке из кола. Дверь висела на одной петле, соседние халупы огораживала колючая проволока, будто кто-то стерёг их нищие кучи хлама. Марта толкнула дверь, та скрипнула, внутри пол гудел под ногами, покрытый грязью. В углу дымил очаг из битого камня, у стены лежала куча тряпок — постель, над ней полка с ржавыми ложками и пожелтевшей кружкой.
Из тёмного угла вынырнул мальчишка лет десяти, худой, с лохматыми волосами, глаза блестели голодным блеском. Взгляд его впился в рюкзаки, скользнул по винтовке Илая, ножу Винделора, пальцы дрогнули.
— Это Венс, — буркнула Марта, ставя сумку у очага. — Не смотрите, шустрый он. Садитесь, чаю налью.
Илай бросил с усмешкой, глядя, как Венс кружит у рюкзаков:
— О, какой помощник. Руки чешутся, да, малой?
Венс потянулся к ножу Винделора на столе, но тот перехватил его руку, не глядя, и убрал нож к себе. Мальчишка отдёрнулся, сжал кулаки, отвернулся. Марта буркнула:
— Руки при себе держи, шустрый!
— Крышу чинить будем, — кивнула она на лестницу к чердаку. — Доски там, молоток найдёте. Я чай грею.
Илай и Винделор поднялись наверх, где крыша зияла дырами, пропуская снег и ветер, что гудел в щелях. Доски, что Марта назвала запасными, крошились под пальцами, но выбора не было. Илай взялся за молоток, удары гудели в тишине, Винделор держал доски, следя за Венсом внизу. Тот подбирался к рюкзакам, тянулся к патронам, куску хлеба, но оглядывался, боясь взгляда сверху.
— Ну что, Вин, — Илай вбил гвоздь, ухмыльнувшись, — малой нас в героев хочет записать. Или в нищих, как сам.
Винделор хмыкнул, не отрывая глаз от Венса:
— Пусть попробует. Я слежу.
Работа шла медленно, гвозди гнулись, доски трещали, но дыры закрывались. Венс, поняв, что его видят, подскочил к лестнице, голос зазвенел:
— Эй, пойдёмте, знаю место, где деньжат раздобыть! Там с рынка всякое лежит!
Илай фыркнул, вбивая гвоздь:
— Щедрое сердце, прям сокровища припас, да?
Винделор бросил:
— Не интересно. Чиним дальше.
Венс нахмурился:
— Тогда за оружием! У типа на окраине ножи — острые, лучше ваших!
Илай закатил глаза:
— Блестят, как твои глазёнки? Нет, спасибо, гений.
Венс сжал кулаки:
— А ещё барахло с Чёрного моря! Железки, тряпки, даже машины старые, говорят!
Винделор замер, прищурившись:
— Чёрное море? Что за барахло?
Илай вздохнул:
— Вин, это западня, я винтовку съем, если нет.
Винделор усмехнулся:
— Винтовку жалко, хорошая вещь. Пошли, Венс, глянем, что там с моря притащили.
Венс ухмыльнулся, глаза блеснули, рванул к двери:
— Сами увидите! За плавильней!
Илай спустился, бросил саркастично:
— Попались на удочку, Вин?
Винделор кивнул:
— Проверим, что там интересного.
Марта вздохнула, глядя вслед:
— Шустрый он, как ветер. Беды от этого.
Глава 15
И 16
Глава 15
Илай шёл за Венсом по окраине Тридцать второго, его тяжёлые сапоги хрустели по снегу, что тонким слоем покрывал грязь, усеянную осколками стекла и ржавыми обрывками проволоки. В тусклом свете, что едва пробивался сквозь низкие тучи, эти осколки поблёскивали, словно звёзды, упавшие в лужи и забытые миром. Винделор шагал рядом, его тёмный плащ хлопал на ветру, а взгляд скользил по сторонам, цепкий, как у охотника, выслеживающего добычу в этом городе, где всё, от стен до людей, казалось добычей для кого-то другого. Венс, тощий, как обглоданная кость, бежал впереди, его рваный плащ цеплялся за колючки чертополоха, торчавшие из сугробов, будто кости зверя, которого этот город сожрал и выплюнул. Нитки, серые и спутанные, тянулись за ним, растворяясь в снегу, как следы неудачной охоты.
Город гудел за их спиной. Чёрный дым от плавилен поднимался к небу, вился над крышами, цепляясь за тучи, что висели так низко, будто готовы были рухнуть на землю. Ветер нёс запах угля и гнили — тяжёлый, липкий, он оседал на одежде, как паутина, что не отряхнёшь. Улицы сужались, дома становились ниже, их стены из кривых досок и ржавого железа топорщились гнутыми подпорками, что скрипели под порывами ветра, словно жалуясь на свою участь. Из щелей торчали клочья серой ткани, будто кто-то пытался утеплить эту убогость, но бросил, устав от бесполезной возни. Окна, заколоченные щербатыми досками, смотрели на улицу слепыми глазами, а в переулках мелькали тени — то ли люди, то ли призраки этого места, что давно забыли, как жить.
Венс вёл их через узкий проход, где двое оборванцев дрались за кусок верёвки, валявшийся у ржавого забора, сколоченного из листов металла и палок. Один, с редкой бородой и носом, красным от мороза, вырвал верёвку и обмотал её вокруг запястья, будто это был трофей, за который стоило умереть. Другой, с жёлтыми зубами и лысиной, блестевшей под бледным солнцем, пнул его в голень, хрипя: «Мне нужнее, отдай!» Верёвка выскользнула, оба кинулись за ней, споткнулись о ржавый обломок, торчавший из земли, как старый капкан, и рухнули в сугроб. Они барахтались, как два тощих пса за кость, их лохмотья трещали, грязь разлеталась комьями, а хриплые голоса сливались с ветром, что гудел в щелях домов.
Илай замедлил шаг, губы дрогнули в саркастичной усмешке, но глаза остались холодными, как лёд под ногами.