Венс съёжился, потирая затылок. Он молчал, но его взгляд снова метнулся к рюкзаку, словно он всё ещё прикидывал, стоит ли рискнуть. В его движениях было что-то отчаянное, почти инстинктивное — как будто воровство было не просто привычкой, а способом выжить, доказать себе, что он ещё может что-то взять у этого мира.
Винделор, сидевший напротив, наблюдал за сценой молча. Его худощавое лицо, освещённое дрожащим светом очага, оставалось спокойным, но в уголках глаз затаилось сожаление. Он чуть наклонился вперёд, опершись локтями на колени, и его пальцы невольно теребили край рукава — привычка, выдающая желание что-то сказать, но нерешительность. Он смотрел на Илая, на его сгорбленные плечи, на тёмные круги под глазами, и в груди у Винделора шевельнулось что-то тяжёлое, почти как вина. Он хотел заговорить — может, о том, как Илай сам себя грызёт после срыва у Роланда, — но тут в тишину ворвался голос Марты.
— Да что ж ты за малой такой, Венс! — её голос, высокий и надтреснутый, резанул по ушам, как ржавый нож. Она стояла у очага, уперев руки в бока, и её лицо, изрезанное морщинами, исказилось от досады. — Всё, как отец твой! Тот тоже шарил по чужим карманам, воровал, пока не ушёл к Чёрному морю мародёрствовать. И где он теперь? Пропал, как все там пропадают! И ты туда же, Венс, туда же!
Она покачала головой, её седые волосы выбились из-под платка, а в глазах мелькнула смесь страха и заботы. Венс насупился, уставившись в пол, где патрон всё ещё лежал, поблёскивая в свете очага, как маленькое напоминание о его неудаче.
Винделор поднял голову, его взгляд оживился. Он перехватил нить разговора, будто зацепился за что-то важное.
— Чёрное море? — переспросил он, его голос был мягким, но с ноткой настойчивости. — Что ты знаешь про него, Марта? Где оно? Что там?
Марта махнула рукой, словно отгоняя назойливую мысль, и вернулась к котелку, помешивая варево деревянной ложкой.
— Да что я знаю? Слухи одни. Говорят, там всё есть — еда, оружие, даже золото. Манит людей, как огонь мотыльков. А потом — пустота. Никто не возвращается, только байки ходят. Отец Венса туда подался, и всё, сгинул. — Она замолчала, глядя в мутную жижу в котелке, и её голос дрогнул, выдавая слабую надежду. — Может, и правда там что-то есть… Кто знает.
Винделор хотел спросить ещё, его брови сдвинулись, губы приоткрылись, но Марта уже отвернулась, бормоча что-то про крупу, и момент был упущен. Он откинулся назад, бросив взгляд на Илая. Тот молчал, уставившись в огонь, и в его позе читалась такая усталость, что казалось, он вот-вот растворится в этом тусклом свете. Между ними повисло напряжение — не вражда, но что-то зыбкое, как трещина в старой доске, готовая разойтись под малейшим давлением.
Лачуга скрипела под порывами ветра, а запах сырости и горелой крупы пропитывал воздух. Слова Марты о Чёрном море казались здесь чужими, как солнечный луч в этом мраке. Но они были — тонкие, призрачные, и, может, именно они заставляли их всех ещё цепляться за жизнь.
Ночь опустилась на ветхую лачугу тяжёлым покрывалом, холодным и сырым. Сквозь щели в стенах тянуло ледяным сквозняком, от которого очаг, давно угасший, казался бесполезной кучей пепла. Тусклый лунный свет пробивался через мутное окошко, выхватывая из мрака очертания спящей Марты — она свернулась на старом матрасе в углу, укрывшись рваным одеялом, и её хриплое дыхание сливалось с поскрипыванием ветхих досок. Венс, притихший после дневной взбучки, забился в тень, подтянув колени к груди, и молчал, словно боялся лишний раз шевельнуться. Лачуга дышала усталостью, но тишина её была обманчивой — напряжение витало в воздухе, как запах сырости, впитавшийся в стены.
Винделор сидел у стола, скрестив руки, и смотрел на Илая. Тот стоял у окна, прислонившись плечом к косяку, и вглядывался в темноту за стеклом. Его силуэт казался вырезанным из камня — неподвижным, но хрупким, готовым треснуть от малейшего удара. Винделор кашлянул, нарушая тишину.
— Что с тобой, Илай? — спросил он тихо, но в его голосе сквозила тревога, мягкая, но настойчивая.
Илай не обернулся. Его пальцы сжали край подоконника, побелев от напряжения, и он выдохнул, будто слова выталкивал из себя с трудом.
— Они хуже «Тридцать первого», Вин, — голос его был низким, хриплым, пропитанным горечью. — Не останусь тут ни минуты. Ни одной проклятой минуты.
Винделор нахмурился, хотел ответить, но ночь разорвал грубый стук в дверь — тяжёлый, настойчивый, от которого лачуга задрожала. Марта вздрогнула во сне, Венс подскочил, а Илай мгновенно отпрянул от окна, хватаясь за винтовку, что лежала у стены. Дверь затрещала под ударами, и голос Ролта, полный злобы и зависти, прорезал холодный воздух:
— Вы взяли моё! Открывайте, твари, это моё по праву!
Илай рванулся к двери, его лицо исказилось яростью, усталость сменилась чем-то диким, почти звериным. Он распахнул дверь одним движением, вскинул винтовку и нацелил её прямо в грудь Ролта. Тот стоял на пороге, за ним маячили двое его людей — сутулые тени с горящими глазами. Ролт замер, но его рот всё ещё кривился в злобной гримасе.
— На колени, — прорычал Илай, голос его дрожал от напряжения, но был твёрд, как сталь. — Или колени прострелю, выбирай быстро.
Ролт побледнел, его взгляд метнулся от дула к лицу Илая, и он рухнул на колени, подняв руки. Грязные ладони дрожали, а из горла вырвался хриплый всхлип:
— Не надо, парень, я… я отдам, всё отдам, только не стреляй!
Его люди попятились, но зависть в их глазах горела ярче лунного света — жгучая, бессильная, как угли под пеплом. Ролт сунул руку в карман куртки, вытащил связку ключей и швырнул их на пол перед Илаем. Металл звякнул о доски, звук резкий, почти болезненный в этой напряжённой тишине.
Винделор шагнул вперёд, положив руку на плечо Илая. Его пальцы сжались, твёрдо, но без угрозы.
— Хватит, Илай, — сказал он спокойно, но в голосе чувствовалась усталость человека, который слишком часто становится между другом и пропастью. — Он своё отдал. Остынь.
Илай дышал тяжело, грудь вздымалась, словно он только что пробежал милю. Винтовка в его руках дрогнула, но он медленно опустил её, не сводя глаз с Ролта. Тот всё ещё стоял на коленях, его лицо было смесью страха и ненависти, а крики, что он выплёвывал минуту назад, утонули в этой ядовитой зависти. Илай наклонился, поднял ключи с пола и сжал их в кулаке так, что металл впился в кожу.
— Убирайся, — выдавил он, отступая назад. — И не смей больше сюда соваться.
Ролт поднялся, шатаясь, бросил последний взгляд — злой, но бессильный — и попятился в ночь, уводя своих людей за собой. Их шаги стихли в темноте, оставив за собой только холод и запах беды.
Лачуга снова погрузилась в тишину, но теперь она была другой — натянутой, как струна, готовая лопнуть. Марта, разбуженная шумом, сидела на своём матрасе, прижимая одеяло к груди. Её глаза, широко раскрытые от испуга, блестели в тусклом лунном свете. Она смотрела то на Илая, всё ещё стоящего у двери с винтовкой в руках, то на Венса, который так и не сдвинулся с места у стены. Винделор шагнул к ней, его шаги были мягкими, но твёрдыми, словно он старался не спугнуть эту хрупкую тишину.
— Достопочтенная Марта, — начал он, опустившись на одно колено перед ней, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Его голос был спокоен, но в нём чувствовалась искренняя теплота. — Прошу простить за этот инцидент. Мы покидаем ваш дом и ваш город. Спасибо за приют. Надеюсь, это поможет вам решить ваши проблемы, возникшие из-за нас.
Он протянул руку, и в его ладони блеснули две монеты «Тридцать первого» — потёртые, но тяжёлые, с выгравированным знаком старого порядка. Марта замялась, её пальцы дрогнули, но она приняла их, сжав в кулаке. Её губы шевельнулись, будто она хотела что-то сказать, но вместо этого лишь кивнула, опустив взгляд. Винделор поднялся, бросив последний взгляд на Венса, который всё ещё молчал, и повернулся к Илаю.