Илай споткнулся, нога провалилась в сугроб, и он выругался, пар вырвался облаком. Винделор остановился, кивнул на замёрзший ручей неподалёку, его лёд блестел под снегом, как треснувшее стекло. «Передохнём», — буркнул он, опуская рюкзак. Илай стряхнул снег с Рэя, его шерсть была холодной, влажной, и пёс ткнулся носом в его ладонь, тихо тявкнув. Винделор вытащил карту, развернул её на колене, пальцы прошлись по линиям, что вели к Чёрному морю, но взгляд его блуждал по лесу, где тени сгущались. «Метель идёт», — сказал он, голос стал ниже, и он сложил карту, сунув её в карман. Рэй лизнул руку Илая, тот погладил его, шепнув: «Ты в порядке, малыш». Тишина легла гуще, ветер шевельнулся, слабый пока, но острый, как лезвие, что ждёт своего часа.
Илай смотрел, как Рэй носится меж деревьев, оставляя следы, что тут же заметал снег. Эти следы, хрупкие и живые, были как воспоминания, что цеплялись за сердце, несмотря на время. Он оглядел пустоту вокруг — сугробы, белые и бесконечные, — но шаги Рэя, пусть и исчезавшие так быстро, дарили надежду. Надежду, что можно вернуться к живому, даже если мир застыл в вечной зиме.
Ветер взвыл, сперва тихо, как шорох в ветвях, затем громче, его голос поднялся над стволами, словно стая, крадущаяся в ночи. Снег закружился, мелкий и колючий, как осколки льда, хлестнул по лицу, видимость упала до шага. Белая мгла сомкнулась, точно зверь, выждавший момент. Метель обрушилась, Рэй заскулил, прижавшись к Илаю, его шерсть облепило снегом. Илай обнял его: «Держись, малыш». Винделор рявкнул: «Идём, не стой!» — и пошёл вперёд, щурясь в белую мглу, что гудела вокруг, рвала плащи, слепила глаза. Они брели, спотыкаясь, снег бил в лицо, ветер гнал его в вихрях, пока Винделор не наткнулся на что-то твёрдое под сугробом. Нож блеснул в руке, он откапывал ржавую дверь, металл скрипел под лезвием, громче, чем вой метели, пока створка не поддалась с глухим стуком. «Сюда!» — крикнул он, голос утонул в шуме, и они шагнули в темноту. Рэй лаял яростно, будто чуял пустоту, что ждала внутри.
Бункер встретил их тьмой, что гудела в ушах, как эхо угасшего мира, и запахом ржавчины, что цеплялся к горлу, словно дым старого костра. Метель осталась за дверью, её вой пробивался сквозь щели, слабый, но упорный, как голос, зовущий из белой мглы. Винделор шагнул внутрь, сапоги загудели по железному полу, покрытому потёками, будто слёзы старого металла. Фонарь, мутный и старый, мигнул в его руках, бросая дрожащий свет на стены, где тени плясали, как призраки, не нашедшие покоя. Илай вошёл следом, рюкзак глухо стукнул о пол, Рэй ткнулся носом в его ладонь, скуля. Его шерсть, облепленная снегом, блестела в слабом свете, словно звёзды, забывшие небо. Дверь за ними скрипнула, Винделор толкнул её плечом, и металл лязгнул, отрезая их от белой пустоты снаружи.
Коридор тянулся вперёд, тесный, его стены давили, как саван, укрывший этот клочок земли. Илай присел у входа, стряхнул снег с Рэя, пальцы двигались медленно, осторожно, будто боялись спугнуть тепло, что ещё тлело в псе. «Ты в порядке, малыш», — шепнул он, голос дрогнул, как лист под ветром. Рэй лизнул его руку, ткнувшись носом в ладонь, глаза его блестели, как угли в ночи. Винделор прошёл глубже, фонарь осветил ящики, что крошились под пальцами, их ржавые края блестели, словно кости, забывшие тепло солнца. Он вытащил карту — старую, выцветшую, её края рвались, как память, что не держалась за жизнь, — и разложил её на ящике, что скрипнул под весом, как старый зверь. «Сверяю», — буркнул он, голос хриплый, как треск ветвей, и пальцы прошлись по линиям, что вились меж пятен, где города чернели, как пепел угасших огней.
Илай поднялся, Рэй тёрся о его ноги, и они двинулись за Винделором, шаги гудели в тишине, что лежала тяжёлая, как сугроб над их головами. Коридор вывел в отсек, где пол усеивали обломки — доски, гниющие под сыростью, железки, блестевшие ржавчиной, бумаги, что рассыпались под взглядом. Рэй тявкнул, нос его дрогнул, и Илай погладил его, улыбнувшись слабо: «Голодный, да?» Он шагнул к ящику у стены, крышка треснула, и внутри блеснули банки — консервы, их этикетки выцвели, но металл ещё держался, хоть и пузырился от времени. «Смотри, Вин», — сказал он, голос стал чуть живее, и вытащил одну, пальцы прошлись по ржавому краю, что крошился под ногтем. «Срок вот-вот», — буркнул Винделор, не отрываясь от карты, но уголок его губ дрогнул, как тень улыбки.
Илай присел у стены, Рэй лёг рядом, положив голову ему на колено, и он открыл банку, нож скрипнул по металлу, выпуская запах мяса, что ещё хранил слабый след жизни, хоть и пах временем. «Ты заслужил», — шепнул он, выложил кусок на ладонь, и Рэй жадно схватил его, чавкая, хвост заколотил по полу, как молоток по железу. Илай бросил ещё кусок в воздух, Рэй прыгнул, поймал его зубами, закружился, тявкнув, и Илай рассмеялся, коротко, но тепло: «Ловкий, малыш». Он смотрел на него, и в груди шевельнулось тепло, как угли, что он разжигал когда-то в ресторане — шипение масла, запах специй над сковородой. Он вытащил ещё ящик, крышка поддалась с треском, и внутри лежали пакеты — специи, их бумага пожелтела, но запах перца, соли и трав пробился наружу, острый, как лезвие, что резало тишину. «Сейчас сделаю лучше», — сказал он, и Рэй тявкнул, нос его дрогнул, глаза следили за руками.
Винделор тем временем копался в архивах у стены — стопки бумаг, что крошились под пальцами, их строки расплывались, как слёзы под дождём. Он вытащил лист, выцветший, но читаемый: «„Небесный щит“ дал сбой», — прочёл он вполголоса, и пальцы замерли. «Защита от чего-то… неясно», — буркнул он, взгляд скользнул к карте, где города старого мира теснились, их имена чернели, как пепел — сотни, тысячи, что вились от края до края, словно сеть, державшая небо. Он достал карту Мика, разложил рядом, затем карту Алана, что тот дал в руинах, и глаза щурили линии, что петляли меж пустот, где земля молчала. «Слишком много дыр», — пробормотал он, тёр щетину на подбородке, как тень усталости.
Рэй вдруг рыкнул, низко, шерсть встала дыбом, нос уставился в угол, где тень шевельнулась, слабая, как дым. Винделор шагнул туда, фонарь осветил груду железа, что скрипнула под сапогом, но ничего живого — лишь шорох, что затих, как эхо. «Чует», — буркнул он, взгляд скользнул к двери, где щель чернела, пропуская слабый вой метели. Илай бросил Рэю ещё кусок: «Тихо, малыш», — и пёс затих, жуя, но уши дрожали. Илай нашёл котелок, ржавый, но целый, высыпал туда мясо из банок, что ещё хранило вкус, хоть и пахло временем. Он бросил щепоть перца, соль, что хрустела под пальцами, и травы, что осыпались пылью, и поставил его на костёр, разожжённый из досок, найденных в углу. Пламя затрещало, дым вился к потолку, где щели чернели, как раны, и запах специй поднялся, острый и тёплый, разгоняя холод, что цеплялся к стенам.
Винделор вытащил ещё лист, строки расплывались: «Тень росла быстро… лекарство готово, но не дошло». Он хмыкнул, бросил бумагу на пол: «Пустота». Глаза вернулись к картам, пальцы сверяли линии — города старого мира, что чернели пятнами, не совпадали с картой Мика, где пустота тянулась до Чёрного моря, и с картой Алана, что вилась меж руин. Он нашёл книгу — старую, в кожаном переплёте, её страницы пожелтели, но заголовок ещё читался: «Сказки и мифы древних». Винделор хмыкнул, уголок губ дрогнул, и отложил её, взгляд блуждал по бумагам, что не давали ответов.
Котелок зашипел, запах мяса и специй заполнил отсек, тёплый и живой. Илай снял его с огня, выложил варево в две жестянки, что нашёл в ящике, и одну протянул Винделору: «Ешь, пока горячее». Рэй ткнулся носом в его руку, и Илай бросил ему кусок, что пах перцем: «И тебе, малыш». Они сели у костра, пламя бросало отблески на их лица, и Винделор заговорил, голос хриплый, как треск поленьев: «Данных много, Илай. Войны были — тут, там, пятна по всей карте, будто тень их жгла. „Небесный щит“ — защита какая-то, но рухнул, обвалился на землю. Не всё сгубил, но следы остались — города, что выжгли». Он откусил мясо, пахнущее специями, и продолжил: «Тень росла — быстро, везде, как ветер её нёс. Лекарство сделали, но не дошло — пустота вместо причины. Потом стихло само, но ничего не сходится, пробелов полно».