Винделор закрыл книгу, его глаза, тёмные, как угли, встретились с взглядом Илая. «Сны — они такие, — сказал он, голос хриплый, но мягкий. — Тянут назад, но держаться надо за то, что здесь». Он кивнул на Рэя, который тёрся о ноги Илая, его хвост слабо шевельнулся, будто соглашаясь. «Он твой якорь».
Илай погладил пса, его шерсть была тёплой, живой, и это тепло немного отогнало пустоту. Он вытащил жестянку с остатками мяса из вчерашнего ужина, бросил кусок Рэю, который жадно схватил его, чавкая. «Ты прав, Вин», — сказал Илай, и голос стал твёрже, хотя тень Миры всё ещё стояла перед глазами.
Глава 21
Утро пришло с тишиной, тяжёлой, как снег, что давит на дверь, не пропуская ни света, ни звука. В этой тишине Илай чувствовал не только холод, но и пустоту, словно мир лишился чего-то важного, замер, укрыв всё живое под ледяной коркой. Он часто думал, что зима забирает всё — не только растения и животных, но и людей, их надежды, их чувства. Когда это началось, он не знал, но понимал, что остановить это не в его силах.
Свет свечи, оставленной тлеть, дрожал на стенах, где тени вились, словно призраки, не нашедшие покоя. Винделор проснулся первым, его сапоги гулко стучали по железному полу, покрытому потёками, похожими на слёзы старого металла. Он шагнул к двери, ржавая створка скрипнула под его плечом, и ветер хлестнул в щель, острый, как лезвие, разрезающее тишину. За порогом вилась белая мгла, снег гудел, точно зверь, не ушедший с ночи. Винделор буркнул, голос хриплый, как треск льда: «Задержимся». Он захлопнул дверь, металл лязгнул, и тьма сомкнулась вновь, пропитанная сыростью и запахом ржавчины, что цеплялась к горлу.
Илай шевельнулся у стены, где спал. Рэй лежал у его ног, тёплый, живой, шерсть ещё хранила запах снега. Он потянулся, рюкзак скрипнул под ним, а пёс ткнулся носом в его ладонь, тихо тявкнув, словно пробуя утро на вкус. «Доброе, малыш», — шепнул Илай, голос дрогнул, как лист под ветром. Он погладил Рэя, пальцы скользнули по шерсти, тёплой, как угли в ночи. Винделор шагнул к ящикам, где лежали стопки архивов, их бумага крошилась, словно память, не удержавшая жизнь. Он вытащил выцветший лист, ещё читаемый, и свет фонаря, мигнув в его руках, осветил строки, вилявшие, как тени: «Тень росла… защита не сработала». Винделор хмыкнул, бросил лист и потёр щетину на подбородке, проступавшую, как тень усталости.
Илай поднялся, Рэй тёрся о его ноги. Он подошёл к ящику с консервами, найденными вчера, их ржавые края тускло блестели в слабом свете.
— Завтрак сделаю, — сказал он, голос ожил, и, вытащив банку, ножом вскрыл металл, выпустив запах мяса, ещё хранивший слабый намёк на тепло. Кусок полетел Рэю, тот поймал его на лету, чавкая, и Илай улыбнулся: «Ловкий». Костёр затрещал, доски, найденные в углу, шипели под огнём. Илай высыпал мясо в котелок, добавив щепоть перца из пожелтевшего пакета, ещё пахнущего остро, как лезвие. Винделор копался в архивах, вытащил карту старого мира — её линии вились, города чернели пятнами, сотни, тысячи, теснившиеся, как сеть, державшая небо. Он сверял её с картами Мика и Алана, щурясь на пустоты, что не сходились.
Винделор перебирал бумаги, глаза бегло скользили по строкам, но в душе не было волнения. Он знал, что архивы — лишь эхо, остатки того, что когда-то могло быть важным. Он был частью этого мира, его крупицей, и, несмотря на все усилия, не мог остановить угасание. Время — его главный враг, пожирающее всё, оставляя лишь сухие страницы с полузабытыми именами.
Илай помешивал варево, Рэй сидел рядом, нос его дрожал.
— Терпение, малыш, — сказал Илай, бросив псу ещё кусок. Запах специй поднялся, тёплый, живой. Он сел у стены, вытащил книгу «Сказки и мифы древних», её кожаная обложка пахла временем. Страницы пожелтели, но буквы держались, и он читал вполголоса, слова вились, как дым:
— Боги держали небо, звери говорили с ветром.
Рэй ткнулся носом в его колено, Илай погладил его:
— Слушай, малыш.
Винделор хмыкнул, не отрываясь от бумаг:
— Сказочник.
Котелок зашипел, Илай снял его, разложил еду по жестянкам и протянул одну Винделору: «Ешь». Они сели у костра, Рэй жевал свой кусок, а Винделор заговорил, голос хриплый, как треск поленьев:
— Войны были тут, а вот там, пятна по всей карте. Оружие жгло города, оставляло пустоту, следы чернели.
Илай кивнул:
— Что за оружие?
Винделор пожал плечами:
— Неясно. «Небесный щит» — защита какая-то, но рухнула. Кризис следом, тень росла.— Он замолчал, откусил мясо, и Илай спросил:
— А дальше?
— Война снова. Потом что-то с небом — программа, что не сработала. Пробелы везде.
Илай поднялся, Рэй тёрся о его ноги. Он шагнул к коридору, что вёл глубже.
— Погляжу, — бросил он, и фонарь в его руках осветил тьму, где стены чернели, как раны. Рэй тявкнул, нос его дрогнул, и они нашли дверь — ржавую, но целую. Илай толкнул её, металл скрипнул, и свет упал на помещение: мягкие кровати, пахнущие пылью, склад с ящиками, где блестели банки, и оружие — винтовки, тронутые ржавчиной, но сохранившие форму.
— Вин! — крикнул Илай, голос гулко разнёсся в тишине.
Винделор шагнул внутрь, сапоги стукнули по полу.
— Могли бы спать тут, — сказал Илай, а Рэй тявкнул, ткнувшись носом в ящик. — А я думаю, что он там вынюхивает, — добавил он, вскрыл банку и выложил мясо Рэю. — Награда, малыш.
Винделор прошёл дальше, нашёл ещё одну дверь — за ней архивы, стопки бумаг, крошившиеся, как листья под ветром.
— Помогай, — буркнул он, и Илай кивнул, шагнув к нему.
К обеду они вернулись к костру. Илай разогрел консервы, запах трав поднялся, как дым, и они ели, Рэй жевал свой кусок у ног Илая. Винделор заговорил:
— Оружие жгло города — глубоко, оставляло ямы. Войны шли волнами, кризис следом. «Небесный щит» — защита от чего-то, но рухнул, обвалился вниз.
Илай спросил:
— А тень?
— Росла, лекарство не дошло. Потом ещё война, что-то с небом — звёзды, что не сработали.
Илай нахмурился:
— Они словно всё время воевали, наши предки.
Винделор кивнул, тень легла на его лицо: «Ничего не изменилось».
К ужину метель гудела громче. Илай разжёг костёр, запах специй вился в воздухе, и они сели, Рэй тёрся о ноги Илая.
— Может останемся, — сказал Илай, голос стал твёрже, глаза блеснули. — Тут кровати, припасы, тепло.
Винделор покачал головой:
— Снег растает, превратит всё в болота. Непроходимо. Надо к городу, с караваном к Чёрному морю.
Илай нахмурился:
— А если не дойдём? Тут хоть есть шанс переждать до весны.
Винделор буркнул:
— Шанс — это движение. Бункер — могила.
Илай сжал кулак, пар вырвался облаком:
— Рэй устал, Вин.
Винделор бросил взгляд на пса:
— Он пойдёт, если ты пойдёшь.
Илай вздохнул, кивнул:
— Ладно, идём, — и тепло в груди стало чуть холоднее.
День тянулся в бункере, как тень, что не уходила. Илай чистил котелок, Рэй играл с куском ткани, найденным в углу, а Винделор сверял карты, бумаги шуршали под его пальцами. К вечеру Рэй забился под кровать, выбранную Илаем, и начал скулить, низко, тревожно, нос его дрожал. Илай присел к нему: «Что, малыш?» Винделор сложил в сумку бумаги — листы о войнах, карту с бункерами, а книгу о мифах оставил Илаю. Они легли спать, Рэй скулил у ног Илая, свеча трещала, бросая свет на стены, где пробелы архивов висели, как мгла, ждавшая снаружи.
Глава 22
И 23
Глава 22
Ночь в бункере угасала медленно, как свеча, что Илай оставил тлеть у изголовья своей койки. Её слабый, мерцающий свет дрожал на стенах, отбрасывая тени, что вились, словно призраки, не нашедшие покоя в этом мире, где даже звёзды казались мёртвыми. Ржавчина, въевшаяся в железные стены, пахла сыростью и забвением, цеплялась к горлу, как пепел давно угасшего костра. Рэй, верный пёс Илая, скулил у его ног — низко, тревожно, шерсть на загривке топорщилась, а нос подрагивал, будто чуял угрозу, крадущуюся в холодной мгле за стенами. Сон Илая оборвался резко, как нить, что лопнула под порывом ледяного ветра. Он сел, дыхание вырывалось облачками пара, растворяясь в стылом воздухе, что обжигал лёгкие. «Тихо, малыш», — шепнул он хрипло, голос треснул, словно лёд под тяжёлым сапогом. Его рука легла на голову пса, пальцы скользнули по тёплой шерсти, ещё хранившей остатки живого тепла, но Рэй не унимался. Его скулёж становился громче, резче, будто он видел нечто, что пока ускользало от человеческого взгляда — тень, что притаилась в ночи.