Вип-комната встретила её холодным роскошеством. Тусклый свет от единственной лампы падал на позолоченные края стола, но не мог скрыть пыль в углах. Тени лежали тяжёлыми складками, будто хранили чужие секреты. Мужчина стоял у окна, его силуэт был неподвижен, но, когда он повернулся, лёгкая усмешка тронула его губы. Его глаза не выражали ни тепла, ни злобы — только уверенность. Он знал, что она вернётся. Знал всегда.
— Мира, — сказал он, голос был мягким, но с острым краем, как лезвие под бархатом. — Быстро ты.
Она остановилась в дверях, горло сжалось.
— Мне нужны таблетки, — произнесла она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Он шагнул ближе, усмешка стала шире, но не добрее.
— Только таблетки? — спросил он, прищурившись. — В прошлый раз ты осталась дольше. Помнишь? Та ночь, когда ты почти забыла, зачем пришла.
Мира сжала кулаки, ногти впились в ладони. Та ночь — смутные обрывки, его голос, слишком близкий, и её собственная слабость — вспыхнула в памяти, как ожог. Она отвела взгляд, чувствуя, как жар поднимается к щекам.
— Нет, — сказала она, голос был холоднее, чем она ожидала. — Только таблетки. Мне нужно домой.
Он не отступил. Улыбка осталась, но глаза стали твёрже, выжидающими. Он медленно вытащил из кармана шкатулку — маленькую, тёмную, с потёртой крышкой — и положил её на стол между ними.
— Бери, — сказал он, понизив голос. — Или уходи. Ты знаешь, что выберешь.
Мира замерла. Рука дрогнула, потянувшись к шкатулке, но остановилась. Она подумала об Илае — его глазах, которые заметят её отсутствие, его вопросах, которых она не сможет избежать. Но мысль о пустоте, что ждала её без таблеток, была сильнее. Шкатулка манила, как пропасть, обещающая покой.
— До следующего раза, — бросил он, не оборачиваясь.
Мира сунула шкатулку в сумку, движения были резкими, почти злыми. Она развернулась и вышла, не глядя на него. Дверь закрылась с глухим стуком, отрезая вип-комнату, но не её тени. На улице город всё ещё гудел — скрип тележек, запах жареных каштанов, далёкий смех. Но для Миры это был лишь шум, в котором она тонула. Сумка оттягивала плечо, шкатулка внутри казалась живой, шепчущей: она вернётся. Не потому, что хотела, а потому, что не могла иначе.
Её шаги замедлились на мостовой, и она остановилась, глядя на фонарь, чей свет дрожал в луже. Илай, наверное, уже ждал её дома, его чуткость была её спасением и её клеткой. Она знала, что должна остановиться, но шкатулка в сумке тянула сильнее, чем его любовь. Мира пошла дальше, растворяясь в равнодушном гуле города, и каждый шаг был шагом вниз, к тому, от чего она уже не могла убежать.
Глава 22
Глава 21
Винделор устроился в углу бара, где запах старого дуба мешался с хмелем свежего пива, которое разносила официантка с улыбкой, тёплой, как домашний очаг. «Ржавый якорь» был почти пуст: пара завсегдатаев у стойки перебрасывалась ленивыми байками, не замечая грузовиков, гудевших за большими окнами, и торговцев, чьи голоса вплетались в вечерний шум «Двадцать седьмого». Потёртый барный стол хранил следы сотен кружек, запотевшие бокалы ловили свет тусклых ламп, а гул разговоров был мягким, как старое одеяло. Винделор впервые оказался здесь, но бар будто обнял его, шепнув: «Ты дома». Уют старины, скрип половиц под ногами официантки, мерцание фонарей за стеклом — всё это убаюкивало, даря покой, какого он давно не знал.
Илай сидел напротив, его лицо было спокойным, но глаза горели той же искрой, что в их первом пути — смесь дерзости и веры, потрёпанная временем, но не угасшая. Два друга за столом, и время, как река, потекло легко, унося их в воспоминания. Бокалы звякали, смех вплетался в слова, и вечер стал одним из тех, когда жизнь кажется проще, чем есть.
— Помнишь ту драку? Как там тот бар назывался? — начал Винделор, ухмыльнувшись, его пальцы скользнули по холодной бутылке. — Ты вырубил того громилу с одного удара, а я только и успел, что головой покачать. А потом ночь с той официанткой и её подружками… — Он обвёл взглядом бар, будто видел тех девчонок в углу, их смех и блеск дешёвых серёжек.