Он поднял плошку, но не стал сыпать из нее жар, а бесшумно плюнул на блестящую от пота спину.
Барон неистово задергался, вырываясь из рук англичан, и завопил:
— Скажу! Все скажу!!! — заглушая крик своей половины:
— Молчи, дурак!
Гэл мигнул, и ей заткнули рот подолом собственного платья. Снова склонился к горько рыдающему барону:
— Ну! — глянул ему на спину. — У-у, какой волдырь! Неудивительно, что у твоей женушки сердце кровью облилось. Продолжим?
— Нет! Не надо! — просипел несчастный пират. — Я все отдам! Грабители!
На что Алан ответил:
— Ну, уж, чья бы корова мычала!..
Через полчаса все ценное из тайников пиратской семьи было упаковано в такие тяжелые тюки, что просто удивительно, как экспроприаторы надеялись их поднять.
— Теперь последний урок вам на пользу. Эд, выведи Ноэми! Не беспокойся, я же обещал: никакого вреда. — Подождал, пока закрылась дверь за молодой парой, с грозным лицом обернулся к воссоединенной чете грабителей. — Вы зачем приказали своим головорезам изнасиловать беззащитную девушку? Я считаю, что вам обоим будет полезно испытать на своей шкуре это наслаждение. Ребята! — он обратился к десантникам. — Я-то от своего сэра набрался высоких принципов, но вас прошу: доставьте даме максимум удовольствия. Хью, не посрами Гримсби!
Погрозил кулаком несчастному супругу:
— Тебе, несомненно, понравится, козел, то, что сделают с твоей козой, а она потом отблагодарит тебя: идея-то насиловать пленниц изначально твоя, — дождался, пока с онемевшей от злобы женщины сорвали одежду, оглядел ее ладную, гибкую как плетка, смуглую фигуру, одобрительно цыкнул зубом, сказал: — Десять минут вам на все! — и вышел к Эдварду и Ноэми, обнимавшимся в коридоре. За его спиной лязгнул засов.
Девушка с каким-то страхом посмотрела на гэла:
— Ал, а у барона на спине, таки, и, правда вскочил волдырь! Как же это?
— Да это — что! — ответил безмятежно скотт. — Вот, я слыхал, одному такому должны были голову отрубить, да в последний момент передумали и помиловали. А палач пошутил, не сказал, что казни не будет, и прутиком легонечко по шее… Голова-то и отвалилась! Вот! А ты — волдырь… Мнительный он больно, барон ваш!
Эдвард спросил:
— Слушай, а кабы он не раскололся сразу, насыпал бы углей?
Гэл уклончиво пожал плечами. За дверью по-звериному взвыла баронесса.
— Что они там делают, Ал? — спросила Ноэми.
Друзья отвели глаза в сторону. Она бросилась к двери и забарабанила в нее кулачками:
— Перестаньте! Прекратите!!!
Смущенно ухмыляясь, из зала выглянул расхристанный лучник.
Алан сердито махнул рукой:
— Хватит, парни, хорошего — понемножку!..
Пинками выгнав за ворота барона с хлюпающей носом полуодетой половиной, их челядь и пиратов из подвала, мстители вылили в зале на пол пару бочек оливкового масла и швырнули факел в груду поломанной мебели. Сгибаясь под тяжестью мешков с золотом, экспедиция сошла по серпантину к галере, и вовремя: разогнали вахту, уже готовившуюся отчалить, нашли на камбузе пол бочки проверенного пиротехнического средства, и к зареву пылающего на скале замка присоединилось разгорающееся на разбойничьем судне пламя. Равнодушно оставив за спиной проклятья побежденных, усталые британцы направились к поджидающей их лодке.
Когда подгребли к наве, Эдвард вспомнил, как гэл чревовещал часовому из-под стены, и спросил:
— Эй, Ал, а откуда ты знаешь пиратский язык?
— Да неоткуда! — лицо сквайра хитро сморщилось в свете луны. — Вот ты, например, можешь ухнуть совой? Ну, и я ухнул по ихнему! А хорошо получилось, правда?
Глава тридцать седьмая. Конец плавания
Наутро так и не сомкнувший глаз Эдвард поднялся на палубу и увидел на горизонте дым Стромболи. Берега негостеприимной Сицилии растаяли за ночь за кормой. Теплый сирокко раздувал паруса, срывал пену с зеленых волн, нава быстро бежала к Неаполю.
Сидевшие у борта англичане, увидев рыцаря, почтительно встали.
Хью коснулся рукой шапки:
— Доброе утро, сэр!
— Точно доброе, ребята?! — улыбнулся Эдвард.
Подошел Алан:
— Они тебя с рассвета караулят. Терпежу нет, так добычу раздуванить охота! Ну, что, не будем томить людей?
Сакс нехотя кивнул и отвернулся от оживившихся соратников.
Он на удивление отличался от абсолютного большинства рыцарей того времени, увековечивших себя в анналах истории именно своей жадностью. В священные крестовые походы воинственные пилигримы отправлялись не столько для защиты веры, сколько для обогащения. Все современные им серьезные исторические источники отмечают дикую алчность крестоносцев, всех, от военачальников до простых солдат. Зверства воинов Христа в Сирии и Египте, Константинополе и Дамаске, Пруссии и Литве, Пскове и Тулузе — везде были одинаковы. Ради золота, поместий реками лилась кровь, горели в смрадных кострах живые люди, уничтожались в угоду Господу целые племена и народы. Дошедшие до нас свидетельства очевидцев описывают, как разграблялись христианские города Венгрии, Польши, Византии, как рубили в куски младенцев и заставляли обезумевших матерей есть их мясо, как насиловали юношей и девушек, а затем, повесив за руки или ноги, отрабатывали на их телах приемы фехтования на мечах.