Сегодня католическая церковь не любит вспоминать эти факты. Но многие христолюбивые мясники того времени причислены ей к сонму святых именно за убийства, за разбой, за мучения людей. Господь, прощая любые грехи, стоило только покаяться (именно покаяться, а не раскаяться, ведь истинное осознание своего зверства не дало бы жить далее человеку, виновному в таких преступлениях), деформировал совесть, делал ее резиновой, позволял оправдать все, что угодно. Божье милосердие на этом свете всегда равно милосердию людскому…
Для добрых и умных людей, опередивших в истинном сострадании к ближним свой жестокий век, мерилом поступков которых неизменно являлась совесть, но не хватало сил отстаивать правду, неизбывной трагедией становилась иногда сама жизнь.
Эдвард, сам пока того не ведая, уже принадлежал к их числу.
Деньги и власть, блага, идущие от них, не привлекали его. Красивые мечты добродетельного мальчика, воспитанного ласковой матерью, разом вдребезги разбила суровая действительность. Он испытал горе утрат, ощутил боль физических и душевных ран, стал наполовину изгоем. Дружба с Аланом, любовь Ноэми, мудрость Тиграна спасли его душу от ожесточения. Он учился видеть людскую боль, сочувствовать бедам, понемногу овладевал трудным умением распознавать добро и зло, в какие бы одежды, знатности, доблести, или святости оно, зло, не рядилось. Эдвард постепенно, медленно, с ошибками, через страдания, но неуклонно, выходил на дорогу, предсказанную ему Тиграном, дорогу борьбы с судьбой.
Да, ошибок хватало! Недаром этой бессонной ночью сакса грызла совесть. Он думал о штурме и был доволен собой, но о том, что произошло потом… В душе шевелились сомнения. Нет, он не сожалел, что вчера в бою убил многих и еще больше искалечил. Это диктовалось необходимостью, нельзя было освободить Ноэми мирным путем, но пытать ради денег, насиловать?! Чем лучше он Ричарда, приказавшего перебить в Акре тысячи заложников? Тогда он спорил с де Во! А сам теперь?..
Он приложил концы пальцев к пылающему лбу. Вчера, в сумятице боя, сразу после него, все мысли юноши были о Ноэми, остальное мало его занимало. Но теперь… Он представил себе расширившиеся от ужаса зрачки баронессы, когда он выходил из зала, оставляя ее с лучниками, в ушах прозвучал хрип корчащегося от боли жирного барона, пусть причина его страданий была и мнимой.
Нет, ну чем он сейчас лучше фон Штолльберга?! И тот ради своих целей не гнушался пытками, не брезговал насилием. В чем разница между ними? Оба они — рыцари! Он застонал от омерзения к себе…
— Что с тобой, милый?!
Сакс обернулся. Рядом с растерянной улыбкой стояла Ноэми. Всю ночь она провела у постели Шимона, лишь на рассвете смежила веки.
— Все в порядке! — заставил себя улыбнуться ей он.
К ним присоединился Алан:
— Ну, все! Вроде бы разделил по совести: половину добычи тебе, половину оставшегося мне — сквайру, остальное — на четыре равные части — им, — он ткнул большим пальцем через плечо назад. — Довольны! Такие деньги!.. Каждому хватит на родине и дом, и землицы прикупить, и на эль на всю оставшуюся жизнь. И мы…
— Мне ничего не надо! — сквозь зубы процедил рыцарь.
— Опять, как всегда… Но почему?! — Алан посмотрел на друга, перевел глаза на девушку, опять на него. — Не пойму тебя, Эд! Призовые деньги ты заслужил, как командир. Да и правду сказать, большая часть успеха — твоя заслуга, а золота не бывает слишком много…
— Я не за ним туда шел! Оно в крови…
— Ну-ка, сэр, пройдем на корму. И ты, Ноэми, с нами! Поговорим по душам… — гэл вразвалку зашагал вдоль борта.
Молодая пара, переглянувшись, двинулась за ним. Когда край паруса скрыл их от глаз англичан, Алан остановился и повернулся к Эдварду и Ноэми:
— Эд, тебе вчера голову в схватке не ушибли? Отказываться от денег! Где это видано?! Что на тебя нашло?