— Да, сэр Эдвард, будучи ранен в бою за Гроб Господень, лечился у схизматика-знахаря, но и Иисус, Вседержитель наш, не погнушался принять воду от самарянки, когда Его мучила жажда. Да, выздоровев, рыцарь стал много сильнее, но к вящей славе Божией, чтобы вернее разить язычников! Против собратьев-христиан не обнажал он меча, исключая защиту жизни своей, а поступать так сам Бог велел. Да, воистину, святой отче, он могуч, как библейский Самсон, но мощь его от Творца, и нет в ней ничего от лукавого. Тверд он в вере, чтит мать нашу святую церковь, молится об избавлении от искушений врага рода человеческого, просит Всевышнего вразумлять его в жизни, и со спокойной совестью отпустил я ему невольные прегрешения. Не верю, что столь чистый сердцем рыцарь способен свершить сие гнусное дело, отравить собственного отца!
— Отрадно, — отозвался епископ на пламенную речь капеллана, — что ты, отче, так уверен в духовном сыне. Но не тебя, умудренного жизнью, учить, что дьявол предстает пред нами в тысяче разных личин, и нет ли средь них и таких, что на первый взгляд не отличить от ангельских? И не таких соблазнял враг рода человеческого. Повремени обелять сего нечестивого, ибо не все еще выгребные ямы отверзли здесь ныне, и не переменишь ли ты мнение о нем до вечера. "Господь осветит скрытое во мраке…" — рек апостол Павел.
Мрачный тон прелата ясно понять Эдварду и его преданному защитнику, что худшее, несомненно, впереди.
Епископ снова обратился к юноше:
— Так что ты сыпал отцу в вино, бессовестный сэр?
— Мускатный орех, милорд епископ, тертый мускатный орех! Батюшка пожаловался на смолистый привкус пряного пигмента, что пил в тот вечер; понимаю теперь, что вкус вина пострадал от подлитого опия; и я предложил добавить в него пряность, привезенную из Святой земли. Он послушался, разрешил бросить в кубок немного, щепоть с ногтя мизинца, и нашел, что букет несколько улучшился. В каморке, где я спал, среди вещей лежат несколько пакетов восточных пряностей, вы можете проверить мои слова, ваше преосвященство!
— Что ж, мы не преминули это сделать! Да, мы отыскали пряности, о которых ты рассказал, — вступил в разговор шериф. — Но среди пакетов с имбирем и корицей нашелся и этот, — он поднял руку со свертком, — с серым порошком, не имеющим никакого запаха, и собака, сожравшая мясо с его щепотью, сдохла через час в судорогах и кровавой рвоте! Описание смерти несчастного животного ничего тебе не напомнило? Да, коварный сэр, кажется, ты попался! Не желаешь ли сознаться в содеянном?
— Нет! — Эдвард прижал руки к груди. — Видит Бог, я не виновен! Мне подбросили яд, и это на совести того, кто состряпал все гнусное дело, на совести настоящего отравителя!
— Мы не верим тебе, сэр-отцеубийца! Ты сотворил сию "чашу бесовскую"[40]! — ударил посохом в пол прелат. — И при менее значительных уликах преступники шли прямиком на виселицу или костер!
— Представляю, сколько среди них было невинных душ! — невесело рассмеялся Эдвард.
— Не кощунствуй, колдун! Подумай о том, что скоро тебе гореть в адском пламени, отрекись от своего гнусного рогатого хозяина и отдайся на милосердие Божье! — разгневался епископ.
— Не в чем мне сознаваться, ваше преосвященство, я не виновен! Пред Богом клянусь, совесть моя чиста!
— Да как же в это поверить? Такая уличающая находка! Не виновен?! Скажешь тоже! — злорадно усмехнулся тот. — Впрочем, дам тебе шанс. Если здесь, сейчас, в этом зале, двое скажут, что верят в твою невиновность, что ж, тогда пусть тебя судит сам Бог!
— Ну! — епископ встал с кресла. — Найдется ли хоть один доброжелатель у проклятого отравителя?
Взгляд Эдварда затравленно заметался по залу. Что стоит ему раскидать стражу и скрыться? И подтвердить этим свою вину? И окончательно стать изгоем? А если придется убить кого-либо?! Нет, он погиб, все равно, сбежит или останется…
Он уронил голову на руки, решив не сопротивляться, и будь, что будет!