Обернувшись и увидев жуткого преследователя всего в нескольких ярдах, норманн отмахнулся непослушной от страха, как в кошмарном сне, рукой, затем, что-то пролепетав, начал мелко и часто крестить врага, но, ослабев, покачнулся в седле и вынужден был ухватиться за гриву.
Эдвард уже отчетливо различал кольца кольчуги на спине Дэна, ярость заставляла сакса до боли стискивать зубы, в ухо ухал и улюлюкал вошедший в раж король, но когда рыцарь увидел беспомощный, какой-то бабий жест перепуганного убийцы, на него вдруг напал истерический смех, и тут впервые машина отказалась понимать приказы его мозга. Он, задыхаясь, пробежал еще несколько ярдов на заплетающихся, неуправляемых ногах, споткнулся, с трудом выправился, поймав за пятку кувырнувшегося ему через голову короля, и наконец, уселся в мягкую пыль, продолжая неудержимо хохотать. Грохот бешеного галопа коня Дэна стихал вдали.
Наконец, Эдвард взял себя в руки, обессилено стащил шлем, вытер залитое слезами лицо. Король стоял над ним и тоже смеялся.
Алана нашли без сознания в кустах. Пластины его шлема были вмяты ударом булавы или боевого чекана. Мерин смирно пасся рядом.
Когда Эдвард брызнул гэлу в лицо водой из его собственной фляги, тот открыл мутные глаза:
— Что с утра начал, — прошептал он другу в подставленное ухо, — то и весь день делать будешь! Примета верная!.. Не зря мне монах в глаз дал…
Сакс, вернувшись на место схватки, легко переловил лошадей. Боевые битюги рыцарей, сбитых королем, не пострадали, даже тот, что летел кувырком. Хозяин его, очнувшись после падения, убежал в кусты и не посмел вернуться за своей собственностью. Тело бедного Эстана перекинули через седло его же коня, Алан, морщась от головной боли, взял его в повод.
Король и Эдвард на трофеях рысили рядом по дороге, и рыцарь излагал изумленному Ричарду свою историю. Конечно, некоторые подробности, неудобослышимые для венценосного уха, были им опущены, но и того, что осталось, с лихвой хватило, чтобы уста монарха, как отверзлись в начале рассказа, так и не сомкнулись до конца.
Когда из-за деревьев показались дома Шеффилда, а Эдвард, повествуя, дошел до сего дня, король предложил:
— Дальше я уже знаю! Силища у тебя, конечно, невероятная. Иди ко мне в телохранители или в сквайры. Мы с тобой вдвоем любой бой выиграем! Не страшно, если и коней убьют, я уже привык на тебе ездить! Согласен?
— Нет! — помотал головой Эдвард. Заметив недовольный взгляд монарха, пояснил. — Батарей осталось на полгода, а там я и машину сниму, стану, как все, обычным человеком.
— А ты не снимай! — азартно предложил Ричард. — Что ты, не договоришься со своим чародеем? Заплатим…
— Денег у вас не хватит, ваше величество, да и не хочу я договариваться. Хочу простого человеческого счастья.
— Ну, да, на сеновале… — король обиженно замолк, но скоро оттаял и изрек:
— А о сегодняшнем бое мы, пожалуй, никому не расскажем! Негоже, все-таки, монарху на колдуне верхом кататься!
— Дэн может разболтать, или тот, что в лес убежал… — засомневался Эдвард.
— Дэна поймаем и казним к известной матери, а второй, думаю, как вяленая рыба, молчать будет, если дальше жить хочет.
Свернули к дому епископа, недобро памятному Эдварду. Спешившись, Ричард похлопал трофей по лоснящемуся крупу:
— Дрянь кляча-то! То ли дело — ты! У меня лучше скакуна и не было, клянусь шевелюрой пророка Елисея! — лукаво посмотрел на рыцаря. — Может, пойдешь под седло? Всегда лучший овес! И вот еще что мне объясни: зачем ты ржал подо мной?
Две недели спустя, когда принц Джон, покинутый почти всеми сторонниками, бежал во Францию, Ричард выехал из Грейлстоуна в Йорк, а оттуда в Лондон. К лету он собирался быть в Аквитании и снова разъяснить Филиппу Августу, кто хозяин на континенте.
Дэна изловить не удалось, похоже, он покинул туманный остров. Эдвард получил от короля новый герб: всадник в короне на крылатом кентавре. Бренде быстро подыскали жениха среди съехавшихся под знамена Ричарда. Он даже оказался саксом. Разрешение на свадьбу кузины обошлось Эдварду в двести цехинов. Государь не сразу взял деньги, но сакс настоял, отказываться было не время. Вся Англия, сначала буйно выражавшая восторг по поводу возвращения истинного монарха, теперь угрюмо собирала по грошу чудовищный калым, заломленный Генрихом VI за свободу Ричарда.