Эдварда ранили в правую руку. Узкий арабский клинок проник под пластину наруча и глубоко рассек мышцы у локтя. Пальцы перестали слушаться, кровь хлынула ручьем, меч выпал. Несколько сабельных ударов юноша принял на щит, наконец, уцелевшие сарацины не выдержали и отхлынули. Пережившие схватку ратники стянулись к кучке конных рыцарей и готовились подороже продать жизнь. В двухстах ярдах свежие сотни мамелюков строились для последней атаки.
Эдвард оглядел окровавленную кисть — дело было плохо.
Алан подскакал к другу:
— Эд, как ты?!
— Нормально! Найди мой меч! Там, у тележного колеса… — сакс отбросил изрубленный вконец щит.
— Давай перевяжу! Вон кровищи-то сколько! — Алан спрыгнул с коня, отыскал в жиже клинок, вытер о штаны и подал другу.
— Нет, Ал! Не успеешь даже и наруч снять! Сейчас снова ударят, а умирать все равно, с одной рукой, с двумя ли. А выживу, так Тигран вылечит. — Эдвард вскинул меч левой рукой. — Быстро в седло! Атакуют! Прикрой Шаррона! Это — приказ! Я сам справлюсь!
Турецкие сотни хлынули ревущей лавой, но, проскакав не более половины расстояния до остатков разбитого каре, вдруг резко осадили коней.
Из зарослей по берегу моря, ярдах в двухстах от осажденных, металлическим потоком изливался большой отряд рыцарей в орденских плащах с разноцветными крестами, угрожая неминуемым ударом во фланг атакующим. Ряды мусульман сломались, задние теснили передних, разносились нестройные крики, но команды запоздали. Знаменитая "свинья" тамплиеров, ощетиненная длинными рыцарскими копьями, с треском врезалась в гущу воинов пророка.
Король Ричард не упустил шанс навязать султану невыгодный тому затяжной бой. Десантировав с галер крупные силы конницы в тыл противника, увлеченного стратегически бесполезным разгромом маленького упрямого арьергарда, крестоносцы решительно повернули ход сражения в свою пользу.
Теперь мамелюки думали не о победе, а о том, как уйти от поражения. Сорвалась с места и бешеным галопом пошла к лесу ставка султана. Сарацинские сотни, клубясь, как дым, стали втягиваться за ней в узкий проход, ведущий к горам, но и там вдруг что-то застопорилось, издалека заревели букцины христиан, атаковавших пути отхода. Мусульмане попали в ловушку.
Алан радостно завопил, потрясая клеймором. Сакс облегченно вздохнул, ощущая непреодолимую слабость во всем теле.
Запел рог возле де Шаррона. Вынесся вперед герцог Бургундский, весь в грязи, призывно размахивая окровавленным мечом, за ним в атаку поскакали все, кому позволяли силы. Возле телег, где чадили остатки шатра, остались лишь раненые.
Эдвард пришпорил Персика, но через несколько ярдов понял, что сейчас выпадет из седла и остановился. Гэл оглянулся и было придержал коня, но рыцарь махнул рукой, и тот ускакал за капитаном. Сакс спешился, привалился к вздымавшемуся от дыхания грязно-желтому боку мерина, и попытался побороть подступающую дурноту. Не хватало воздуха, едкий запах конского пота наполнил тяжелый колпак, крестообразная прорезь, казалось, сузилась до ширины волоса.
— Не хватает ко всему только наблевать в шлем… — подумал Эдвард, и неловко, левой рукой, держа ею же уздечку, потащил его с головы. Упрямый горшок застрял на ушах, не желая сниматься, сакс долго дергал его, глядя в темноту, наконец, стянул.
Желтый свет солнца, хлынувший в лицо, ослепил его, он на мгновение зажмурился, а когда поднял веки, что-то звонко щелкнуло по краю поднятого на лоб шлема и кольнуло юношу в правый глаз. Эдвард невольно вскрикнул, согнулся и закрыл лицо ладонью, резкая боль не проходила. Горшок упал в грязь. Сакс отнял руку, что-то слизисто блестело на латной перчатке, на ремне уздечки. Почти теряя сознание, Эдвард опустился на колени, цепляясь за стремя, чтобы не упасть.
Приближающийся топот заставил рыцаря повернуть голову. Уже смутно воспринимая действительность, он различил уцелевшим глазом стремительно надвигающегося громадного вороного коня. В летящих из-под копыт брызгах дрожала маленькая радуга. Седока скрывал знакомый щит с горой, птицей и белой полосой.
— Сейчас он будет меня убивать… — проползла равнодушная мысль. Эдвард горько усмехнулся. — Ему не потребуется много сил…
Странно медленно пронесся над головой блестящий наконечник и вонзился Персику в бок. Конь закричал страшно, как раненая женщина, и рванулся в сторону, волоча за собой повисшего на стремени хозяина. Рука сорвалась, Эдвард рухнул лицом в жижу и ощутил тяжкий удар в спину, смявший миланский панцирь, как пергамент.