В разных языках четко прослеживается взаимосвязь между вкусом и искусством наслаждения жизнью. Мы говорим, что разнообразие – перчинка жизни. Испанский глагол «gustar» – нравиться или испытывать симпатию – происходит от латинского «gustare», что значит «пробовать на вкус». Тот же корень сохранился в английском слове «gustatory» – вкусовой. Получается, что, когда испаноязычному человеку что-то нравится (одежда, демократия, произведение искусства, открывалки для консервов), он говорит, что ему это по вкусу. Вкладывая в какое-то действие сильные эмоции или энтузиазм, мы говорим, что делаем это со смаком. О человеке с правильными предпочтениями говорят, что у него хороший вкус, даже если многие вещи, к которым применяется это выражение, вообще нельзя попробовать.
Вкус символизирует качество жизни не только в метафорическом смысле. Он так тесно связан с нашим мировосприятием, что давно перестал быть метафорой. В представлении тех сомелье, ученых, виноделов, знатоков и коллекционеров, с которыми я встречалась, лучше чувствовать вкус – значит лучше жить, глубже познавать самих себя. И я поняла, что начинать обучение придется с самого сложного продукта – вина.
Глава первая
Крыса
Когда ты сообщаешь окружающим, что бросила стабильную работу журналиста, чтобы сидеть дома и дегустировать вино, начинают поступать звонки от обеспокоенных друзей и родственников. Ты говоришь: я собираюсь тренировать чувства и разбираться в причинах ажиотажа вокруг вина. Они слышат: я ухожу с работы, чтобы пропивать все сбережения и в один прекрасный день остаться без крыши над головой.
Я успокаивала их: волноваться не о чем. Я найду работу в винной отрасли. Это настоящая профессия. Я смогу оплачивать жилье. Однако время шло, но за два месяца новая работа так и не появилась – даже не замаячила на горизонте. И я действительно стала больше пить. Ходила на мероприятия с дегустацией вин, встречалась со всеми, кто готов был со мной разговаривать, откупоривала по две-три бутылки пино-нуар за раз. Полотенца в ванной покрылись лиловыми разводами от впитавшегося в губы красного вина. Когда муж приходил куда-то без меня, друзья спрашивали его: «Где Бьянка?» – и потом чуть тише добавляли: «Она снова пьет?»
Энофилы любят говорить о вине, убеждала я себя. Достаточно познакомиться, проявить интерес, и дальше все пойдет как по маслу. Нельзя сказать, что с прежней работы я уходила совсем в никуда. Я набросала примерный план действий – как раз в духе самоуверенной настойчивой журналистки. Он состоял из трех частей. Сначала я собиралась устроиться на новую работу. Я рассуждала так: единственный способ узнать, как и чем живут сомелье, – вступить в их ряды. Наглеть не будем; хватило бы и должности помощника сомелье в ресторане с двумя мишленовскими звездами (чтобы в перспективе подняться до уровня трех звезд). Затем я планировала найти наставника, эдакого мудрого Оби-Ван Кеноби, который почувствует во мне присутствие Силы и научит правильно пользоваться вкусовыми и обонятельными рецепторами. Третий пункт плана – получить сертификат сомелье, сдав экзамен Совета мастеров сомелье – испытание длиной в целый день. Сертификат позволит мне попасть в высшие эшелоны винной отрасли.
Позже выяснилось, что в кругу сомелье даже существует специальный термин для таких, как я. Для них я была «гражданской» – чужаком, клиентом, любителем, не имеющим ни малейшего представления о том, что значит добрую часть дня пересчитывать тысячи бутылок в холодном погребе или утихомиривать нервного приятеля владельца ресторана, который отправил обратно бутылку Гигаль Ла Ландон 1988 года за 2100 долларов, оказавшегося «слишком слабым» (это все равно что обвинять ракетную установку в том, что она «слишком тихо работает»). «Гражданские», даже опытные коллекционеры вина, на самом деле не знают, что значит жить – и менять всю свою жизнь – ради нескольких мимолетных химических реакций на языке и в носовой полости. «Гражданские» получают удовольствие от вина; сомелье отдают ему свою жизнь, ослепленные той пылающей страстью, которая толкает на иррациональные, даже губительные поступки.
«Гражданским» потакают потому, что у сомелье такая работа – обслуживать их, и потому, что по правилам системы в конце трапезы кто-то должен оплачивать счет. Но их держат на расстоянии вытянутой руки, и есть черта, которую они не должны переступать. Эти непосвященные дилетанты – к категории которых, бесспорно, относилась и я – недостойны допуска в святая святых ресторанных винохранилищ, дегустационных групп и профессии сомелье.
Короче говоря, моя исходная самоуверенность оказалась совершенно безосновательной. Единственным навыком, в совершенстве отточенным за те первые месяцы общения с многочисленными представителями винной отрасли, стало умение разбираться в том, каким вином лучше всего запивать обиду и унижение (правильный ответ: любым).