– Я рада, что мы понимаем друг друга с полуслова, господин Альтлибен. Я возьму с собой служанку, – Евгения указала на Вилетту. – И госпожу Хольт, непременно. Подбери сопровождающих среди людей неболтливых и таких, которым можно доверять.
– Непременно, госпожа. Я отправлю с вами достаточно воинов, а старшим над ними будет Сибальд Ропп. Вы знаете его. Он умеет молчать, если это необходимо, и хорошо говорить, когда в том есть нужда. Он человек благородный и храбрый.
– Если он благороден, храбр и умен хотя бы вполовину так, как ты, господин сенешаль – ведь он твой племянник! – то у меня нет никакой нужды в нем сомневаться.
Евгения искоса взглянула на него; Генрих Альтлибен улыбался, ветерок развевал его длинные седые волосы. Когда-то, должно быть, это были густые русые кудри, блестящие и красивые; теперь же поредели и сделались легкими, точно пух, однако старый чудак не спешил с ними расставаться, заявляя, что «то славный вид и обычай минувшей юности, когда все мужчины были истинными рыцарями, и дочь самого бедного из них обладала достоинством королевы».
– Я бы и сам поехал с тобой, госпожа моя, но… – он полушутливо развел руками. – Если я и научился одной мудрости за свою жизнь, так это тому, что надо брать на себя бремя по силам.
– Нет нужды объяснять очевидные вещи, господин сенешаль. К тому же твои ум и прозорливость необходимы князю здесь, в Эрлингене.
– Когда встретишься с бароном твоим отцом, моя госпожа – да хранит его небо! – напомни ему про старика Альтлибена… Скажи ему, что я еще жив и не разлюбил соколиную охоту.
– О, разумеется, – засмеялась Евгения. – Я хорошо помню ту охоту и турнир, где вам двоим – тебе и моему отцу – не было равных. Да и алеманду вы танцевали так, что прочим юнцам оставалось только завидовать.
Альтлибен рассмеялся – весело, от души; ему, как и княгине, были радостны эти воспоминания.
– За то следует воздать должное госпоже фон Зюдов-Кленце; здесь ее помнят, ибо она осветила жизнь многим… – он посерьезнел и хлопнул по ладони, лежащей на колене, другой рукой, словно решился на что-то. – Позволь старику сказать откровенно. Когда ты приехала в Эрлинген, я узрел, что над нашей землей взошло солнце и воцарился вечный и радостный день. Когда же здесь гостила твоя сестра, я воочию видел два солнца на небе… Ах, это было настоящим чудом, моя госпожа!..
ГЛАВА 3
***
– Ази, сердце мое, я начинаю думать, что тебе вреден здешний воздух! Ну же, развеселись – в пути я хочу вспоминать твою улыбку, а не слезы.
Вольф смеялся, но Анастази поняла, что за словно бы в шутку сказанными словами скрывается недоумение – хоть еще и не недовольство, – и низко склонила голову.
– Здешний воздух слаще кларета, мой король. Если же тебе кажется, что я чем-то огорчена, то это недостаток моего лица, но не моего благодарного сердца.
Пробыв в Ковенхайме более седмицы, король возвращался в Тевольт. Там ждали дела; Гетц фон Реель прислал в Ковенхайм гонца, упрашивая короля не медлить. Королева Маргарита также писала супругу своей рукой – «возлюбленный государь, твои сыновья и дочери давно не видели тебя». Анастази подсмотрела эти строки случайно, и немо, больно кольнуло в груди при воспоминании об Эрихе, и Оттокаре, и младших… В словах же государыни чувствовался упрек страдающей женщины.
Отношения короля и королевы ее не касались; что же до детей, то принцу Стефану только шесть месяцев от роду, и вряд ли присутствие отца для него более необходимо, чем забота кормилицы…
Нынешний день выдался хмурым и неприветливым, серое небо нависало над островерхими замковыми башнями; казалось, даже птицы чувствовали себя неуютно среди этой тяжелой пустоты. Анастази, стоя на ступенях крыльца, наблюдала за сборами, куталась в плотную, расшитую золотом накидку – но даже под ней баронессу пробирала мелкая дрожь.
Со стороны могло показаться, что баронесса искренне огорчена отъездом любовника, и это было недалеко от истины – ведь расставание только приближало новую встречу; и, думая об этом, Анастази хмурилась, рассеянно оглядывала двор.
Вольф подъехал к ней. Перебросил поводья в левую руку, склонился, погладил по щеке. Тепло его руки передалось сквозь тонкую кожу перчатки.
– Я непременно привезу что-нибудь, что тебя развеселит, Ази.