– И к тому же недоверчив, как все старики…
На следующий день выехали рано – солнце едва показалось над лесом, а потом опять укрылось серыми тучами. Провожатый оказался справен и ловок – только чересчур уж болтлив; из обрывков доносившихся разговоров Анастази поняла, что они только чудом застали молодого господина в поместье, а в его отсутствие им бы попросту не открыли ворот, ограничившись корзиной с хлебом и яблоками да предложением переночевать в пустом сарае возле дороги. Сам же маркграф теперь в Катвальде, и одному небу известно, сколько он там пробудет.
Прислушиваясь к болтовне, скрипу колес и сухому шелесту травы, Анастази в конце концов перестала их замечать. Дорога была скучна, окрестности пустынны и унылы, хотя при ясной погоде желто-багряная листва перелесков могла бы сверкать золотом. Серость дня давила хуже мрака ночи; баронесса то и дело думала о скором – неминуемом – возвращении в Ковенхайм, о том, сколько раз за эти без малого два месяца король наведывался к ней.
Дни его присутствия помнились ей самыми темными и отчаянными. Его пыл и натиск порой пугали ее, ибо он не знал в них меры; в нежности же таилось что-то бесхитростное. В такие мгновения он будто молодел лицом – и тогда она от души сожалела, что не может ответить тем же. Пробуждение поутру стало тяжелым и неприятным трудом, особенно если накануне было выпито много вина. Но с вином было веселей, оно отгоняло прочь ненужные думы и согревало кровь…
Она с самого начала поняла, что будет именно так, а потому сразу же велела обустроить для короля отдельные покои, просторные и удобные. Они пустовали; он или входил к ней, или звал ее к себе, но никогда не оставался там один.
…Анастази поморщилась, покачала головой; после недолгих раздумий велела подозвать проводника. Он подбежал и шел рядом с повозкой, касаясь рукой раскрашенного борта.
– Далеко ли еще до Стакезее?
– К ночи прибудем, моя госпожа. В крайнем случае переждем до утра у ворот или на каком-нибудь дворе за невеликую плату. Люд там зажиточный, благочестивый. Бояться нечего, не глухомань…
– А до Катвальда?
Ее собеседник состроил недоуменно-веселую гримасу.
– Так вот же он, за теми холмами, госпожа!
– Господин фон Борк! – громко сказала Анастази. – Вели поворачивать в Катвальд, так, как говорит этот человек. Я чувствую себя дурно и мне необходим отдых. Заночуем там, а поутру направимся в Стакезее.
Вскоре, уплатив у ворот положенную пошлину, они въехали в Катвальд, нашли постоялый двор. После того, как свита разместилась со всеми возможными – хотя и довольно скромными, – удобствами, Анастази подозвала Андреаса к себе и сообщила, что ее путешествие на сегодня, к сожалению, еще не окончено.
Она предпочла бы иметь как можно меньше свидетелей тому, что собиралась сделать, но Альма наотрез отказалась оставаться вместе с другими слугами и воинами. То ли из любви к госпоже, то ли оттого, что ей не пришелся по вкусу полутемный, закопченный общий зал, где подавали соленую рыбу и скверное вино, а из приоткрытых дверей во внутренние помещения тянуло плесенью и запахом отхожего места.
– Что ж, – подумав, сказала Анастази. – Я возьму тебя с собой. Но если ты хоть чем-нибудь вызовешь мое недовольство, тотчас же отправишься пешком обратно в Вальденбург.
Они не сразу отыскали двухэтажный каменный дом в самом конце длинной, глухой улицы. Заведений, подобных этому, в Катвальде было немало, но в большинстве своем они располагались возле реки, у самого подножия холма. На берегу виднелись огни, оттуда доносились песни и выкрики, а здесь было тихо, и лишь едва теплился огонь в светильнике над дверью – к ней, по городскому обычаю, вело невысокое, в две ступени, каменное крыльцо. Нигде не было ни души, и Андреас, держа кинжал наготове, настороженно оглядывался по сторонам. Потом, углядев место посуше, велел вознице остановиться, мягко спрыгнул на землю, подошел к двери и несколько раз сильно ударил.
Ему открыли не сразу. Андреас о чем-то тихо говорил – с кем, не было видно; здесь, похоже, ни для кого не распахивали дверей настежь. Переговоры продолжались довольно долго; затем они вновь ожидали. Поднимался туман, вечерело, но над горами на другом берегу еще виднелась тонкая полоска светлого неба. Анастази, откинув полог, вновь и вновь оглядывала пустую улицу; гнала от себя неприятные мысли о том, что привело сюда Лео.