– Вопрос, конечно, только в том, что я могла бы дать тебе взамен, – сказала она; полог был задвинут неплотно, и сквозь щель виднелись очертания дома, тусклое пятно света над крыльцом. – Насколько я понимаю, утехи тебе не нужны – тебе их предоставляют более чем достаточно, и, видимо, по приемлемой цене.
Лео рассмеялся, передернул плечами, и Анастази не могла не заметить самодовольного огонька, на мгновение вспыхнувшего в его казавшихся сейчас темно-серыми глазах.
– Что же тогда? Золото? – продолжала она. – Да, золото у меня есть. Золото и камни, сверкающие всеми цветами, какие только можно себе представить. Если понадобится, я даже могла бы… О, отчего ты смеешься?..
Он опустил голову, качнул светлыми кудрями; потом снова взглянул на нее.
– Я богат, Ази. Твое золото мне ни к чему – да и сколько его у тебя?..
– Так чего же тебе нужно?! – теряя терпение, воскликнула Анастази. Резко отстранилась; Лео на сей раз не стал ее удерживать. – Почему я должна терять время, играя в лукавые игры? Мне нужно возвращаться в Ковенхайм! Король не знает о моей поездке сюда…
– О, так государь не дозволяет тебе покидать замок?..
– Это тебя не касается, маркграф. Назови условия.
– Если ты так настаиваешь… Слушай, – сказал Лео, отбрасывая веселость. В его глазах загорелся хищный огонь. – У нас с тобой ведь есть сын, я ничего не путаю, Ази?
– Не думала, что ты знаешь… Откуда, Лео?
– Какая разница, откуда я это знаю! Когда ты перестанешь считать важным то, что в действительности совсем неважно, Ази!.. – Лео на мгновение умолк, и продолжал уже неторопливо. – Итак, наш сын – он ведь фон Зюдов, верно? Что ж, вот мое предложение, баронесса: он станет фон Зюдов-Вагнер и…
– И получит Золотой Рассвет… и Ковенхайм, и все замки на севере, будучи твоим – узаконенным – сыном…
– Это неплохая сделка в обмен на тихую жизнь в уединении, Анастази.
Она вжалась спиной в спинку сиденья, напряженная, дрожащая, как стрела, готовая сорваться с тетивы. Светильник горел неярко, но ровно, освещая ее чуть исхудавшее – наверное, из-за тягот путешествия, – лицо. От тепла, от гнева ли – на щеках Анастази проступил легкий румянец; темно-алые губы казались бывшему менестрелю горячими, как кровь. Небрежно наброшенная на волосы муслиновая накидка оставляла открытой длинную шею…
Как жаль, что сейчас не место и не время.
Вдруг она выпрямилась, и ее руки, до того лежавшие на коленях, сжались в кулаки.
– Я говорю нет, Лео. Сделки не будет.
– Подумай хорошенько, Ази. Он – наш сын. Ты этого уже не изменишь.
– Этого – нет. Но владения моего отца твоими не станут, Лео. Не смей и мечтать об этом.
Лео пожал плечами. На другой ответ он и не рассчитывал.
– Уходи, Лео. Убирайся, – Анастази дернула полог, махнула широким рукавом куда-то во тьму. – Сожалею, что говорила с тобой.
– Зато я никогда не сожалел ни об одной из наших встреч, Анастази, – он протянул руку, словно желая, чтобы она снова, теперь уже по своей воле, вложила в нее ладонь. – Ты все так же хороша – вижу, ни время, ни тяготы жизни не властны над тобой. Даже жаль возвращать тебя – такую – на ложе Вольфу… Он пресыщен и слеп; разве он сумеет оценить…
– Прочь, мерзкий лис, прочь!
– А ты все-таки очень… гордая, Анастази. Чересчур гордая.
Она не ответила. Бывший менестрель откинул полог, легко спрыгнул на землю и вновь поклонился:
– Благодарю, что приехала проведать меня, баронесса. Я польщен.
Анастази хотелось его ударить.
– Ты всего лишь бывший менестрель – простолюдин, выскочка, но обладаешь поистине герцогским тщеславием! Ты много и глупо болтал сегодня. Это может стоить тебе жизни.
– Мне много раз грозили наказанием, Ази. Я привык и уже не боюсь.
Он твердо был намерен уйти, но теперь Анастази сама окликнула его:
– Эй, Лео! Скажи, а песни ты все еще сочиняешь?
Он обернулся, и баронессе припомнилась не такая уж давняя весна в Вальденбурге – в глазах бывшего менестреля промелькнуло то же неистовство, та же темная страсть. Он ответил не сразу – а когда заговорил, привычно отвел взгляд.