Евгения промолчала. Потом они заговорили о другом – об эрлингенских делах, о Гюнтере фон Леесе – и так прошло еще немало времени. Но вот в зал вошел Андреас фон Борк. Поклонился низко, так, что мягкие льняные кудри скрыли лицо.
– Госпожа моя, баронесса, король желает тебя видеть.
Анастази вздохнула, и было видно, что ей очень не хочется идти. Некоторое время медлила, но затем хлопнула ладонями по подлокотникам, поднялась.
– Где он, Андреас? В зале?
– Его величество у себя, моя госпожа, – сказал Андреас. – И велел тебе не слишком задерживаться.
– «Велел», «не слишком», – зло передразнила Анастази. – Ступай. Я сейчас приду.
Евгения порывисто вскочила, подошла к сестре вплотную; сказала тихо, таясь даже от верных Альмы и Вилетты:
– Ази, умоляю, поедем в Иденвальд. Тебе это нужно так же, как и мне. Там смирятся страсти и сердце успокоится; и душа будет чиста.
– Я искренне желаю разделить с тобой это паломничество и постараюсь сделать все, от меня зависящее; но помни, что мои желания теперь мало подвластны мне.
– Не ходи к нему нынче; он много выпил и скоро уснет.
Анастази усмехнулась, быстро сжала руку княгини.
– Оставь. Все же необходимо… хорошенько отблагодарить его за Вайсса и остальные дары, что он мне поднес.
…Последующие дни шли так же – суетно и бестолково. Охота оказалась скучна – в опустевших лесах пожухлые листья сыпались с деревьев на головы всадников, а звери уходили в непролазные чащобы, откуда даже егерям редко удавалось выгнать их. Вечерами, возвращаясь в замок, пили вино и слушали песни, уже много раз слышанные. Ждали заморозков; княгиня намеревалась отправиться в путь, как только землю схватит холодом.
Общество короля, тягостное для Анастази, скоро сделалось таковым и для Евгении. Любя занимательную беседу, княгиня не забывала королю прошлых обид; к тому же в его присутствии невозможно было говорить с сестрой откровенно. Вынужденная сдержанность тяготила обеих – так что они снова и снова пересказывали друг другу устаревшие новости, перебирали подробности княгининого путешествия и вспоминали веселые праздники своей юности. Вечера и ночи баронессы также принадлежали Вольфу, и Анастази с Евгенией, не говоря о том вслух, с одинаковым сожалением вспоминали Вальденбург, где их сестринской любви столь многое дозволялось…
В один из дней княгиня пожелала ехать к вечерней мессе в Патсвальк. Ожидая ее возвращения, Анастази предложила королю подняться на дозорную площадку главной башни. Отсюда открывался вид на все четыре ветра: реку и равнины на юге, недалекое море на северо-западе, темные леса на востоке. Над неровной кромкой деревьев откуда-то плыл легкий белый дым.
– В этих краях говорят – таковы чьи-то светлые надежды, что рассеиваются, не оставив и следа. Сизый же дым означает печаль и мрачные, тяжелые думы, – тихо сказала Анастази, глядя, как белое облако стелется над верхушками елей. Стоя рядом с королем, она податливо жалась к его плечу; пряталась под обнимающей ее рукой, как под крылом.
Ее дыму впору бы быть не сизым, а черным, а ей – лететь вместе с ним. Любящий муж остался в прошлом; она потеряла его и сама в том повинна. Возлюбленный оставил ее, и в этом также некого винить. И как же больно, когда насовсем рвутся нити, удерживающие тебя на земле, заставляющие и радоваться, и горевать, и петь, и стоять на ней прочно…
Вольф засмеялся, крепче прижал ее к себе.
– Пусть чьи-то надежды тают, а твои будут цвести. Тебе ведь ведомо, что в моих силах дать тебе все, что пожелаешь.
– Я никогда не позволила бы себе усомниться в этом, государь, – она повернулась к нему, погладила по щеке. – Хорошо ли тебе здесь? Ты выглядишь усталым.
– Ну, во всяком случае, сюда я приезжаю не для того, чтобы наслаждаться сном, Ази.
Становилось холодно – на площадке под крышей не было ни ставен, ни деревянных щитов, укрывающих от ветра. В деревенских домах у реки, еле различимые, мерцали огоньки, по пустеющим виноградникам крались сумерки. Анастази то и дело поглядывала в сторону переправы – княгиня должна была вот-вот появиться там, но пока дальний берег оставался мрачен и тих. Вольф же некоторое время смотрел на Анастази, потом развернул ее к себе и поцеловал.