Он на мгновение отстранился – и вновь прильнул к ней, целуя щеки, груди, шею.
– Поверь, он получил то, чего заслуживал… за свою настойчивость.
Анастази вдруг рассмеялась – в голос, от души, как будто давно не слышала более смешной шутки; Вольф, теряя терпение, почти что сбил ее с ног, и она ударилась локтем о столешницу, но даже это не стерло улыбки с ее лица.
…Она просыпалась тяжело, как будто выбиралась из липкой паутины. Наконец смутные, тягостные видения уступили ровному утреннему свету, она открыла глаза, пошевелилась, – и тотчас отозвались болью затекшие от долгой неподвижности ноги.
Вольф спал, повернувшись к ней лицом, уронив руку поперек ее живота.
Полог кровати с вечера остался незадернутым. Опочивальню наполнял ровный, неяркий тепло-золотистый свет. Горели алые цветы на зеленой дальней стене и потолке, робкие серые тени попрятались по углам. Было душно, винные пары густо напитали воздух. Нестерпимо хотелось пить.
Анастази потянулась к оставленному с вечера на приступке лесенки кубку, но он был пуст.
– В Ковенхайме скоро не останется ни вина, ни сидра, – пробормотала она, глядя, как небрежно поставленный кубок, качнувшись, опрокинулся и покатился к краю, но не делая попытки поймать его. Дремавший возле потухшего камина Вайсс тотчас же вскочил, подбежал – и с ворчанием отпрыгнул, когда кубок со звоном скатился на пол.
– Баронесса, – сонно сказал Вольф и потянулся к ней. – Твоя жадность противоречит законам гостеприимства. Все же я твой король и господин. Я тебя сейчас накажу.
Представив, как он опрокинет ее на живот и уложит под себя, она на мгновение зажмурилась – но тотчас же повернулась к нему.
– Сегодня такой светлый день, мой король. Если бы ты пожелал, мы могли бы поехать не в Патсвальк, а к морю…
Церковь в Патсвальке нравилась королю куда больше богато убранной ковенхаймской капеллы – может, потому, что тамошний священник говорил с простецами об их простых делах и заурядных грехах, и не думал поднимать свой голос до обличения тех, кому небом заведено стоять выше и не иметь ничего общего со смердами.
Вольф слушал молча, глядя на нее из-под темных ресниц. Потом утомленно закрыл глаза и, когда она тронула его за плечо, чуть заметно улыбнулся, будто удивляясь такой настойчивости.
– Государь мой, время пробудиться… Наверное, уже почти полдень.
Он, не открывая глаз, обнял ее за талию, притянул к себе, устраивая ее голову на своей груди.
– Не надо спешить, Анастази. Вчера было так хорошо…
До них донесся колокольный звон – в капелле отметили шестой час.
– Мы спали долго – так любовь велела нам…
– И пропустили время для молитвы… – она заерзала, теснее прижимаясь к нему; конечно, эта песня вовсе не подходила к обстановке, да и проснулись они не после тайного свидания, но ей нравилось нашептывать ее, словно наговор, ему на ухо. – Во-ольф…
– Вчера было хорошо, – медленно повторил он, поглаживая ее по спине.
Должно быть, он и впрямь обессилел. Выпил больше обычного, да еще растратил столько семени – оно растеклось теплом в ее лоне, осталось липкими пятнами на бедрах…
Невзначай вспомнилось, как она просыпалась рядом с Лео, разомлевшая, насытившаяся, но не пресыщенная; и какими жаркими, сладостными были утренние соития. Яркий солнечный свет делал тела ослепительно сияющими, а если выдавался пасмурный день, то и опочивальня наполнялась серым, спокойным светом; и еще сильнее хотелось живого тепла.
Она лежала, боясь пошевельнуться и потревожить Вольфа, который, кажется, снова задремал, и все более томилась оттого, что лежать неудобно, и хочется окунуться в теплую, источающую медвяный аромат воду; и что все здесь, в королевской опочивальне, непривычно и неудобно для нее…
Анастази осторожно отодвинулась к краю ложа. Хотела подняться, позвать Альму, чтоб подала вина и чего-нибудь к нему; уже спустила ногу на верхнюю ступень приставной лесенки, когда услышала голос короля:
– Что же мне делать с твоим мужем, Ази? Я ценю его смелость и дух рыцарства, который живет в его сердце, и мне бы не хотелось обрушивать на его голову даже самую малую кару. Однако веления моего он не исполнил…
Она сидела к нему спиной, у самого края постели, чуть склонившись и поджав под себя ноги; дразнила Вайсса цветной ленточкой, а тот подпрыгивал, пытаясь ухватить, и то и дело тявкал, пробовал голос.