Вольф подхватил ее, обнимая, утягивая назад, в тень полога, уронил рядом с собой на смятые простыни. На мгновение она как будто закаменела в его руках, но тотчас же возгорелась – подняла голову, потянулась жаркими губами к его губам.
– Повернись, Ази… Медленно… Повернись…
Он гладил ее груди и живот, прижимал спиной к себе в хмельной жажде спечататься воедино. Анастази приподняла ногу и бедро, подалась назад, выгнулась – открываясь, позволяя войти сзади – несколькими короткими, сильными рывками.
…Море распахнулось перед ними – бурое и серое, тяжелое как металл. Они долго смотрели на него, дышали им, а потом спустились с дюны и поехали вдоль берега. От утреннего света не осталось и следа; небо затянули низкие тучи, сырость быстро забиралась под одежду. Было пусто и сумрачно, сухая трава на склонах шелестела мертво, не так, как летом.
Мертво и пустынно, совсем как между нами, думала Анастази, искоса поглядывая на Вольфа. Он хороший любовник – особенно когда забывает о том, что он король, – но едва разжимаются объятия, едва смолкают вскрики и стоны, возвращается то же – пустота, холод и страх…
Они ехали рядом, не держась за руки и не глядя друг на друга; чуть поодаль держалась свита во главе с угрюмым, словно ему нанесли оскорбление, Андреасом фон Борком. Море выслало им навстречу сильный, холодный ветер, и лошади временами почти останавливались, не желая сопротивляться его напору. Анастази придерживала рукой полы темно-зеленого плаща.
– Вели сшить себе новый, – громко сказал Вольф, наконец взглянув на нее. – Мне не по сердцу, что ты носишь цвета Вальденбурга. О том давно пора забыть!
Анастази не ответила. Ветер свистел, трепал накидку и норовил вырвать из рук узду, волны глухо шумели, раз за разом набегая на берег, оставляя после себя смятую пену. И запах – запах соли и странствий, воды и ветра. Свободы.
Ей вновь вспомнился Золотой Рассвет, позапрошлое лето, Лео – и солнце в замковом саду, цветущие луга, теплый восточный ветер. Ведь она была счастлива! Счастлива и свободна, что бы там ни говорил отец, что бы ни думала тогда она сама!
Лошади, словно повинуясь команде, остановились у воды – здесь насыпь выдвинулась к морю, оставив узкую полосу влажного песка между прибоем и крутым песчаным откосом. Анастази посмотрела на Вольфа, и он, слегка улыбнувшись, подался к ней и поцеловал. Утренние радости успели потускнеть в его воображении, и теперь ему было смертельно скучно.
Она оттолкнула его – ладонью в грудь, изо всех сил – и бросила вскачь свою белую кобылку, заставив ее круто повернуть и пуститься вверх по склону. Та испугалась и сноровисто выгибала шею, но Анастази ударила ее пятками в бока, вынуждая взбираться все выше.
– Поймай меня, мой король!
Вольф рассмеялся и бросился за ней. Белая кобылка уже неслась вдоль гребня, комья влажного песка летели из-под копыт, и трава шелестела неумолчно, сплетая свой голос с рокотом моря.
Он настиг ее уже через несколько мгновений, возле гряды валунов со сточенными ветром вершинами; крикнул, велел остановиться. Она не послушалась, даже не взглянула на него – и они долго мчались бок о бок, рискуя загнать лошадей, но не желая уступать друг другу.
ГЛАВА 7
«Ты привыкнешь, Ази… Это пройдет. Твои сомнения напрасны»
Много раз Анастази вспоминала эти слова, сказанные Вольфом тем, самым первым, утром. Вспоминала – и не могла не признать, что кое в чем он оказался прав.
Она привыкла к нему. Научилась соглашаться с ним и понимать его настроение. Знала, что и как ему больше нравится в постели, и пользовалась этим знанием всякий раз, когда ей казалось, что король устал, или раздражен, или скучает с ней.
Она стала похожа на скрывающийся за Львиными воротами сад – старательно лелеемый, оберегаемый, тайный; цветущий лишь для одного, которому дозволено туда войти. Никуда более не стремилась и не выезжала дальше Патсвалька, хотя ее уже давно ждали в Золотом Рассвете.
Да и незачем покидать Ковенхайм – праздники, танцы и представления утратили для нее всякую прелесть; она привыкла к уединению и никого не желала видеть.
Чем теплее становилось, тем чаще она поднималась на главную башню и подолгу стояла там, словно ожидая, не покажется ли на дороге отряд под королевским знаменем. Это не осталось незамеченным для слуг – но, по словам Альмы, большинство из них считали, что поведение госпожи свидетельствует о ее чувствах, приписывали все нетерпению, с каким она ожидает приезда короля…