– Какое неотложное дело заставило тебя пробудиться так рано, государь?
– Забота о моих верных подданных, разумеется.
Анастази неторопливо поднялась с постели, приблизилась, положила руку ему на плечо.
– Полюбуйся. Это перечень земель, что я отдаю… под руку барона фон Зюдова, – Вольф усмехнулся уголком рта, придвинул к ней ближе табличку. – Тебе ведь понравилось здесь, признайся.
– Я приложу все силы для того, чтобы ты был здесь счастлив.
Вольф некоторое время смотрел на нее, потом указал на ее длинную, почти до пола, льняную рубашку:
– Сними это.
Она неохотно подчинилась; присела на край стола. Поставила босые ноги на скамью, и король долго целовал ее колени, каждый раз – все выше по бедру. Казалось, он позабыл обо всем, а Анастази не хотелось, чтобы кто-нибудь вновь неосторожно нарушил их уединение.
– Вольф… – она взяла его за руку, чуть выше запястья. – Государь, позволь ничтожную просьбу…
– Говори.
– Все, что происходит в этой спальне, не тайна ни для кого из тех, кто теперь находится в замке. И все же я прошу сохранять хотя бы видимость приличий. Это было бы отрадой для моего почтенного отца…
Вольф поднял голову; зеленый взгляд его потемнел, выдавая нахлынувшее желание, но по губам скользнула насмешливая полуулыбка.
– Сколько ни проживи – так и не узнаешь, что на уме и на сердце у женщины!.. Что ж, Анастази, будь по-твоему.
Она не без усилия отняла его руку от своего колена, прижалась щекой к ладони и поцеловала.
ГЛАВА 2
***
Евгения Райнарт подняла взгляд от книги и прищурилась – солнце светило прямо в окно. Чуть склонила голову вбок, и стала видна островерхая крыша капеллы. Над ней кружились птицы, то садясь на карниз, то вновь взлетая, а дальше распахивался простор, и вершины гор почти сливались цветом с синевой неба. Выстроенный на широком, пологом склоне, Эрлинген словно купался в сиянии даже в унылые дни предзимья, а тучи и дожди ветрами сносило севернее, к диким лесам и ущельям Гларна. Там они застилали небосклон, клубились, наслаиваясь друг на друга, и в их сизых недрах вспыхивали молнии.
Баронесса Эльсбета Лейнинген читала маленький молитвенник; другая фрейлина, Минна Хольт, молча глядела в окно. Вилетта, также прилежно разделявшая с госпожой и труды, и досуг, сидела у ее ног на низкой скамеечке, расшивала болотно-зеленого цвета накидку княгини белыми леонтоподиумами – наподобие тех, резных, что украшали вход в капеллу.
Евгении было хорошо в Эрлингене – пожалуй, даже не хуже, чем в Золотом Рассвете и лучше, чем в Вальденбурге. Здесь ее положение было определенным и почетным, а ласковое обращение и рассудительность, кажется, пришлись по душе и домочадцам, и вассалам. Она уже немало знала об обычаях княжества и о том, откуда они взялись, а Генрих Альтлибен, сенешаль князя, часто говорил с ней о временах нынешних и минувших, и о том, как тесно переплетены события в них.
Князь Райнарт подозревал, о чем с усмешкой и сообщил однажды супруге, что старику нравятся не столько разносторонние беседы, сколько она сама и общество ее фрейлин.
Именно со слов Эльсбеты Лейнинген и Генриха Альтлибена, а также из записей, хранящихся в замке, Евгения узнала о подробностях распри, с недавних пор раздиравшей эрлингенские земли. Прежний эрлингенский князь, Хадемар Смелый, родил двух сыновей – одного от законной супруги, другого от любовницы, госпожи фон Леес. Князь не только признал бастарда, но и дал ему герб, пусть и отмеченный алой линией – знаком незаконного рождения. Ценя свою кровь, князь также дал этому сыну средства к существованию – землю на юге княжества и достаточное количество серебра. Гюнтер фон Леес охотился вместе с другими дворянами и мог держать слово на совете, как любой из княжеских вассалов.
Поначалу вражды между братьями как будто не было. Но то ли лихие люди наговорили, то ли сам молодой фон Леес всегда лелеял обиду – во всяком случае, после смерти отца он отказался признавать справедливость распределения наследства и стал настаивать на том, что старый князь желал наградить его более щедро.
Проявляя непокорность и не прислушиваясь к советам, он принимал решения, вредные для Эрлингена. А три года назад, несмотря на то, что был связан клятвой, в открытую выступил против брата, и не пришел ему на помощь. Его лен на юго-востоке княжества мог дать всего-то полторы-две сотни воинов – казалось бы, небольшие силы! – но Маркус Райнарт рассчитывал на них, и именно их ему и не хватило в схватке. Вынужденный отступить, князь потерял несколько городов и земли; Гюнтер фон Леес же открыто похвалялся, что в том есть и его заслуга, и если Маркус Райнарт не исполнит отцовского наказа, то и все его княжество растащат на клочки, ибо никто не станет помогать человеку, против грехов которого ополчилось само небо.