Терпеть такое было невозможно. Строптивому бастарду запретили появляться в пределах княжества, и долгое время о нем не было никаких вестей. И вот теперь, обретя поддержку у родственников матери, разбогатевших на службе у графа Вермандуа, он вернулся за тем, что считал своим…
Хотя жители города Хоэннегау хорошо усвоили урок, Евгения знала, что у Гюнтера фон Лееса найдутся другие союзники. Алчность южных баронов или италийских князей известна повсюду. Они горды, нетерпеливы, скоры на расправу и всегда нуждаются в серебре, ибо привычные для них распутство и роскошный образ жизни требуют безмерных трат.
И вдвойне это было неприятно оттого, что, несмотря на их с супругом взаимную и нежную любовь и то, что они отнюдь не избегали радостей ложа, Евгения не была в тягости. И все чаще закрадывалась мысль, что, быть может, возраст не позволяет ей зачать дитя, или мешает какая-нибудь тайная хворь, хоть лекари и утверждали обратное.
Колокол эрлингенской капеллы ударил три раза, отмерил послеполуденный час. Княгине нравился его голос – гулкий и сильный, далеко разносившийся по окрестностям, он ободрял и вселял в сердце надежду. Усилием воли отряхнув с себя груз раздумий, Евгения произнесла:
– Его величество король Вольф был прав, назвав Эрлинген воистину благословенным местом. В этих краях лето задерживается намного дольше, чем у нас на равнинах.
– Бог щедро одарил тевольтского короля и умом, и внимательностью, – помедлив, произнесла госпожа Лейнинген. – Да и возможно ли не восхищаться землей, где все устроено так разумно, как в нашем княжестве?.. Однако я слышу в твоем голосе мотив печали, а не радости, госпожа. Тебя что-то сильно заботит.
– Все то же, уважаемая Эльсбета. Я думаю о разладе, что случился между братьями. Читая мудрые книги и вспоминая то, что слышала когда-то давно, я ясно понимаю, что тиран, убийца, лукавый предатель может стать проклятием любого рода, даже самого славного и знатного. Да и мы сами, увы, слабы и слишком часто множим неправду…
Госпожа Лейнинген пожала плечами.
– Этот Гюнтер фон Леес – плевел, а не зерно, поверь мне, госпожа. Паршивая овца, изгнанник, засохшая ветвь на могучем и благородном древе рода Райнартов. Я знала его мать, баронессу фон Леес – та не отличалась ни благородством, ни скромностью… Ее отпрыск не мог стать иным, и, опасаюсь, даже благородная кровь князя Хадемара бессильна здесь что-либо исправить.
Покачав головой, она снова раскрыла молитвенник.
В зал вошел Эвальд, оруженосец князя, невольно сощурился, шагнул вправо, чтобы свет не слепил глаза. Поклонился и после одобрительного кивка госпожи Лейнинген обратился к княгине:
– Госпожа моя, твой супруг желает, чтобы ты и твои дамы немедля присоединились к нему. Он зовет тебя спуститься в зал и вместе встретить гостя.
Шаловливый солнечный луч блеснул на золоте миниатюры, изображающей замок Эрлинген в те дни, когда он был только построен и стал домом для первых князей из рода Райнартов. Княгиня неторопливо закрыла книгу.
– Передай князю, что я не заставлю себя долго ждать.
…Прибывший оказался красивым, нестарым еще мужчиной. Княгине понравилось его лицо – скуластое, мужественное. Глаза серые, взгляд внимательный и жесткий, и резкие складки у тонких губ – лицо воина, не привыкшего мириться с тем, что ему не по нраву. Светлые волосы, зачесанные назад, делали его старше на вид – на деле же он, должно быть, был моложе эрлингенского князя, встретившего нынче свое тридцатое лето.
Гостя звали Вальтер фон Люттвиц; ему принадлежали замок и земли в Восточной марке. Как и другие бароны, он недавно поклялся в вечной верности маркграфу Лео Вагнеру, и вместе с другими пировал в обновленном замке на высоком берегу Данува.