После этого разговор перешел на другое. Евгенией же овладели усталость и чувство опустошения – день оказался невыносимо долог; наконец, простившись со всеми, она оставила зал.
Сказанное фон Люттвицем смутило ее. Отец, сестра, король, его нежданная щедрость; хлопоты, о которых ей было неизвестно – княгиня мешала и переставляла эти сведения, как переставляют шахматные фигуры во время игры. Они складывались в картину – неясную, неполную, тревожную…
Когда князь вошел в опочивальню, Евгения сидела у стола, глядясь в медное зеркало. Вилетта бережно расчесывала ее волнистые темно-русые волосы, напевая песенку. Потрескивало пламя в камине. В медных подсвечниках в виде крылатых львов, стоявших на столе – подарок баронессы фон Зюдов-Кленце на свадьбу, – горели восковые свечи.
– Что я вижу? – с мягкой усмешкой заметил князь. – Мне-то думалось, ты оставила нас потому, что хочешь отдохнуть… О, да ведь ты расстроена! Что-то тебя терзает, я вижу по твоему лицу. Но о чем твои мысли? Вальтер фон Люттвиц принес нам хорошие вести.
Евгения внимательно всматривалась в свое отражение.
– Все верно, мой возлюбленный супруг. Но могут быть подробности, которые наш гость – по незнанию или по умыслу, – не пожелал нам рассказать…
Маркус внимательно взглянул на нее, потом качнул головой, приказывая Вилетте оставить их наедине. Та положила гребень на стол перед госпожой и с поклоном удалилась. Князь подождал, пока закроется дверь, потом подошел к Евгении.
– О чем ты говоришь?..
– Выслушай меня, Маркус. И поверь, что я сама хотела бы ошибаться… – Евгения взяла гребень, несколько раз медленно провела по волосам. – Но, боюсь, нынешнее благоволение короля Вольфа определяется не заслугами и мудростью барона фон Зюдова, коих я не могу оспаривать, а давним интересом короля к моей сестре.
– Что ж, это может изменить погоду, но не меняет сути дела.
– Ты рассуждаешь как свойственно мужчинам – а мужчине позволительно поступаться некоторыми вещами, которыми женщина пренебречь не может. Я не понимаю, что происходит, и, чтобы разобраться, мне необходимо встретиться с баронессой фон Зюдов-Кленце как можно скорее.
– Я слышу слова достойной дочери и любящей сестры. Однако ты моя супруга, и разве не для того нас соединило таинство, чтобы мы были одним и решения принимали сообща?
– Это так, но… – Евгения умолкла, не договорив. Каждое слово супруга лило воду на мельницу ее сомнений.
– Сейчас неподходящее время, – он, стоя за ее спиной, ласково гладил ее плечи. – В наших землях неспокойно, и, знаю, не все бароны так верны мне, как хотелось бы. Всегда найдется тот, кто считает, что ему достался малый кусок, а он в силах ухватить и пожирней. И вот такие люди поддерживают фон Лееса явно… или же тайно, и ждут своего часа.
– Кто-то навлек на себя твои подозрения, мой возлюбленный супруг?
– Пока нет. Но там где сегодня есть один недовольный, завтра может оказаться десяток.
Они проговорили это разом – и разом умолкли. Было слышно, как в соседней комнате Эвальд что-то рассказывает Вилетте, а она смеется.
– У нас с тобой до сих пор нет ребенка, несмотря на все старания… несмотря на возносимые молитвы и советы лекаря, – наконец спокойно молвила Евгения, по-прежнему глядя не на мужа, а в зеркало. – И потому я уже давно думаю о паломничестве в Хасунген и Иденвальд. Теперь подходящее время для поездки.
Князь не отвечал; ладони его наливались тяжестью как камни. Он гневался, хоть и не желал этого выказывать, а Евгения чувствовала, как в ответ поднимаются в душе гнев и обида – невольные и несправедливые. Маркус никогда не упрекал ее ни в чем, но как же подавляла и душила эта неопределенность!
Евгения прекрасно осознавала, что ее положение – нет, положение их обоих, супруги составляют единое целое, тут Маркус прав! – шатко и грозит новыми усобицами. У Гюнтера фон Лееса может родиться сын, и тогда…
В такие мгновения она почти завидовала сестре. Эрих родился раньше, чем браку Анастази с Рихардом Кленце исполнился год; и всего лишь через год с небольшим после ее венчания с Торнхельмом на свет появился Отто. И даже бастард по имени Дитмар, появление которого никому не было нужно…