— Хотите еще чаю? А может, коньяку?
— Можно.
Принесли коньяк, и Фани машинально глотнула его.
— У меня дома разные коньяки…
Поморщилась, отодвинула рюмку в сторону.
— Ты что-нибудь еще можешь вспомнить о нашем инженере?
Она нервно закурила — несмотря на плакат, кричащий у нее над головой: «Не курить!» Следователь оглядел Фани — пальто куплено в магазине готового платья, но воротник — из дорогого меха. Перчатки вязаные, а сумка стоит ползарплаты.
— Удивляюсь, — сказал следователь, — почему ты не живешь в своей прекрасной квартире, в подходящей среде, не работаешь на каком-нибудь софийском заводе… или в институте.
Она скривила рот, выражая, очевидно, свое отношение к «софийскому институту».
— Представьте себе, мое наследство — приманка для этой «подходящей» среды. Незаметно, потихоньку — раз… И оказываешься в мышеловке…
— Инженер Христов не из их числа?
Фани молчала, охватив ладонями чашку.
— Нет, — ответила наконец, понизив голос. — Даже когда я ему все откровенно… все!
— Когда это было?
— Незадолго до его исчезновения.
— Ты ему сказала, что у тебя большое состояние?
— Я пригласила его на ужин!
— Куда?
— К себе домой. В Софию.
— Ну и как?
— Никак. Вы почему смеетесь?
Бедный Христов! После жадной до любви Марии он, кажется, налетел на Фани. И она тоже готова была его озолотить, покупая его неподкупную любовь.
— И он не обрадовался машине? Даче на берегу моря? Она ведь только тебе принадлежит, одной тебе, верно?
— Я ему их предложила.
Следователь пристально смотрел на нее. Отказаться от такого богатства? Жест, в наше время необъяснимый и именно поэтому такой достойный. И девушка эта — злая и настырная, твердая в своих убеждениях и смелая, но тоже достойная уважения. Другое, более тщеславное и ленивое существо мигом нашло бы себе подходящую пару. Не теряя времени на крепкий орешек, такой, как инженер Христов.
— Ну, — сказал Климент дружелюбно, — расскажи мне как можно подробнее об этом ужине. Ты ведь все помнишь, не так ли?
Ее лицо будто окаменело — она смотрела с выражением глухонемой, которой незнаком живой и светлый поток человеческой речи.
— Зачем? — спросила она наконец и потупилась.
— Малейшая подробность важна для дела, понимаешь? Случайное слово может вытащить его оттуда, где он сейчас находится…
— Надеюсь, — перебила Фани, — вы не думаете, что я заперла его в шкафу?
Следователь заказал вторую чашку чаю — сырость наплывала вместе с ароматом гор и оголенных круглых холмов. Фани взяла букетик, рассмотрела его, понюхала.
— Вдали от снега и ветра они быстро вянут…
— Как прошел ужин? О чем говорили?
— Обо всем. Мать у него рано умерла. Вырастила его тетя, годами старая, но духом молодая. Я ему рассказала о моем ухажере, который изображал супермена. Как этот «супермен» повалил меня на ковер — с целью, как говорится, изнасилования, но галантно… Я вышвырнула его, и тогда он послал свою бабку просить моей руки. Официально, как в добрые старые времена. Ну и речистая была бабка! Я чуть было не согласилась. Люблю пожилых людей.
— Он наотрез отказался от твоего богатства?
— Ага.
Фани кивнула и сделала глупое лицо.
— Он говорил что-нибудь?
— Тары-бары… так, что-то незначительное.
— Неужели?
— Представьте, да.
Опять достав сигарету, она щелкнула дорогой зажигалкой. Узнать бы еще хоть какую-нибудь мелочь… Разве сейф с драгоценностями не отпирается маленьким ключиком?
— Расскажи мне, как прошел вечер. По порядку. У тебя хорошая память, и этот человек был тебе небезразличен.
— Хотите, чтобы я призналась, что у нас были интимные отношения? Ну хорошо. Было. Но, как говорят у нас в бригаде, прочной сварки не получилось.
— Какова причина?
Она нехотя зевнула, сигарета между ее пальцами потухла.
— Собака и та чувствует, когда ее любят. А я читаю на французском Альфреда де Мюссе. Представляете?
— С трудом. Почему вы делаете вид, что плохо воспитаны?
— Чтобы произвести впечатление. Вот вы уже перешли на «вы», ожидая, что я вам покажу свое настоящее лицо — благовоспитанное. Людей раздражает плохое воспитание. И, засучив рукава, они начинают перевоспитывать. Один мой знакомый — настоящий грубиян, но способный работник — получил изолированную комнату в общежитии. Там он будет размышлять о своем плохом воспитании. А нас, хорошо воспитанных, селят по четыре человека вместе… в назидание.