Пролежав безвылазно три недели, он начал высовывать голову из черной дыры. Когда стал проявлять интерес к окружающему, Драга и Дима поженились — тихо, без веселого пиршества, пригласив только свидетелей.
Им дали квартиру, и Евдоким решил как-то пройти мимо монастыря. Здание было в лесах — его реставрировали. Сад Драги тянулся к солнцу, бледно-розовый, нежный, как женская плоть, а ограда исчезла — вероятно, ее кто-нибудь украл. Только один столб и остался. Евдоким похлопал его, а потом вдруг пнул — со злобой и омерзением.
— Она все знает, — сказал Юруков.
Он сел на пол, упершись спиной в шкаф и вытянув длинные ноги.
— Кто? — спросила жена, замерев с тряпкой в руке.
Стамен колебался, как же сказать: «наша дочь» или «Зефира».
— Она… кто ж еще?
Жена тоже села — озадаченная, но не удивленная.
— Кто тебе сказал?
— Она, кто ж еще?
Стамен посмотрел на часы — будто хотел уточнить час случившейся катастрофы.
— И как же быть сейчас? — осторожно спросила жена.
— Да никак! Все по-прежнему. Как ни в чем не бывало.
— Но ведь знает!..
— Ей это давно сказали.
Жена, точно автомат, терла стол перед собой.
— Что ж поделаешь. Все позади, можем спокойно спать…
Спокойно… А время, потраченное на страхи и тайные знаки, на подслушивание и подкарауливание, чтобы ни один язык не выдал правду, которая могла бы убить их дорогую девочку? А их бездомные перелеты из одного гнезда в другое, вереницы людей, для которых у них не хватало ни времени, ни теплого слова. Так и жили, придавленные своим страхом.
Но сейчас страх улетучился. Можно поселиться в каком угодно городе и зажить как все люди.
— Что именно она тебе сказала? — спросила жена, глядя Стамену в лицо, изменившееся за столь малое время, с ввалившимися глазами, как после болезни.
Он вкратце рассказал — обычным голосом, точно о чем-то будничном. «Нервничает», — решила жена, испытывая горестное чувство вины. Это она была виновна в его муках, ее искалеченное, бесплодное тело. Если бы ребенок был их собственный, жизнь пошла бы по другому, нормальному руслу, как у большинства людей. Ей в голову пришло много случаев, когда родители бросали своих детей. Поди-ка разбери эту дурацкую жизнь.
Она встала, пошла на кухню и взялась за ужин — поджарила кусок баранины, нарезала хлеба… Она думала, а солнце освещало стол желтым страшным светом. В сущности, она никогда не одобряла до конца эту свою дочь… Что-то туманное скрывалось в девочке, а под тем туманом (как она и боялась) набухал жестокий эгоизм по отношению ко всему, что было вне ее любопытства. Жена втайне от Стамена ревновала ее, страдала от его огромной, почти сумасшедшей привязанности, пугалась крайностей, не понимала их. Она была тихой, спокойной, разумной женщиной, и эта дочь, свалившаяся на нее случайно, росла вне зависимости от ее маленького сухого тела.
— В меня пошла, — сказал как-то Стамен, наблюдая за вертевшейся перед зеркалом девчонкой. — И я в детстве был егозой — и такой же светленький…
Он совсем забыл, что не он ее отец.
Она села на стул — то ли охать, то ли благодарить судьбу… Все определилось само собой — мирно, без сотрясений. Столько лет прошло — верно, Зефира уже позабыла одну маленькую деталь: что эти люди не ее родители… Одни дети страдают, другие же отталкивают от себя неприятное и живут легко, как рыбы в воде.
В дверях кухни показался Стамен.
— Я врежу этой сплетнице, — сказал он. — Только бы узнать кто… Рот ей разорву… Будет мне девчонку тревожить!
— Да ладно уж, оставь! Нет худа без добра.
— Это, по-твоему, добро? Ох, дура-баба.
Он вернулся в комнату и начал ходить взад-вперед, как арестант по камере.
Сели на кухне ужинать, Зефира набросилась на мясо. Она разрывала тоненькими своими пальчиками самые нежные кусочки, облизывала косточки. И все болтала: о своих одноклассницах, о свадьбе Меглены, о ее женихе, который никак не походил на киноартиста — уж очень маленького роста. О том, что люди отправляются на зимние каникулы в горы.
— Давайте и мы поедем, — предложила она.
— Поезжай со школой, если хочешь, — сказал Стамен, опустив глаза.
— А пустишь?
Юруков беззаботно пожал плечами, но весь напрягся.
— Нет, — сказала Зефира, — я хочу, чтоб мы втроем… Так мне будет отлично. С мамой и папой.