Е.М.Гаршин печатался в "Отечественных записках", в "Историческом вестнике", "Заграничном вестнике", в "Биржевых ведомостях", в "Вестнике изящных искусств", в "Русском богатстве" и др. Автор многих популярных книг и брошюр по истории и литературоведению. Его историческая повесть для юношества "Дети-крестоносцы" выдержала с 1891 по 1913 гг. шесть изданий. Основные его литературоведческие труды опубликованы в книге "Критические опыты" (СПб., 1888). Е. М. Гаршин организовал в Таганроге Общеобразовательные и педагогические курсы для народных учителей. По его инициативе был создан таганрогский "Чеховский кружок". Евгений Михайлович способствовал также открытию музея в доме, где родился Чехов. В Петербурге, на Греческом пр., 14, в принадлежавшем Е. М. Гаршину и его матери Е. С. Гаршиной книжном магазине не только продавались книги, но и устраивались литературные вечера.
О Е. М. Гаршине см.: Подольская И. И. Гаршин Евгений Михайлович // Русские писатели 1800-1917 гг. С. 529; Шапочка Е. Два Гаршина // Таганрогский вестник. 4 ноября 1995; см. также примеч. 95 на с. 215.
Двоюродный дед Гаршина Владимир Степанович Акимов (1837-1896) оставил воспоминания о своих встречах с Вс.Гаршиным (Воспоминания // Родник. 1888. No 6; Литературные беседы // Биржевые ведомости. 1888. No91; Литературный дебют Вс. Гаршина // Русская мысль. 1913. кн. 5; Как писался "Рядовой Иванов" // Солнце России. 1913- No 13) и о встрече с А. Герценом (Из воспоминаний о прошлом // Исторический вестник. 1903. No 12).
{4} В качестве примера -- эпиграмма Гаршина на прозектора детской больницы им. Пастера Анну Михайловну Троицкую-Андрееву, которая демонстрировала случай врожденной патологии пищевода у ребенка:
Бедный мальчишка!
Болит животишко -
Никак не покушать,
О пище и слушать
Не хочет -- орет!
Скверные дяди
Практики ради
Разрезали брюшко,
Ведь ни за понюшку
Мальчишка помрет.
{5} Стихи В.Г.Гаршина:
В храме Христа Спасителя
Л. Н. Ш-вой
Помните: своды высокие,
Дивные лики прекрасные,
Отзвуки улиц далекие,
Речи спокойные, ясные...
Помните, сумерки серые,
Зимнего дня догорание,
Свечи, возженные с верою,
Кротких очей трепетание.
Москва, февраль 1914 г.
***
Вы видели руки, покрытые пудрой,
И белый халат Пьеро,
Но Вы моей дамы не видели мудрой,
Вы не поняли знака zero.
Я клюквенным соком, красною краской
Из ненужных покинутых тел
Расцветил белизну. Я бесстрастную маску,
Бледно-серую маску надел.
Знак zero, знак нуля, никому не понятен,
Это знак бледной дамы моей,
И пусть голос незримой и тих и невнятен,
Он всех зовов вселенной сильней.
И покорный веленьям невидимой дамы,
На пустые чехлы Коломбин и Пьеро
Ставлю знак совершившейся маленькой драмы,
Заклинанья шепчу: "Вы ничто, Вы zero".
{6} Приводим одно из цитируемых стихотворений, в котором трагедия снижается иронией:
Бесконечный зал и комнат анфилада...
В этом замке я свершаю свой урочный путь...
Знаю, мне не суждена отрада -
Где-нибудь, забывшись, отдохнуть.
Я спешу из зала в зал тревожно,
Рядом он, другой, спешит, не отстает,
Наглый, неотступный, ложный,
Глянешь -- нет его, а знаешь, что идет.
Мессу белую свершаю в белом зале,
Величавые колонны светятся кругом...
Я суров и строг, мне голову венчали
Золотым тяжелым лавровым венком.
И в величьи жертвенных молений
Вдруг мелькнет житейский умный взгляд,
И услышу средь торжественного пенья:
"А ведь Вам, мой друг, к лицу святой наряд".
И когда по узким переходам,
Где нависла тяжесть камня, как кошмар,
Сдавлен ужасом, ползешь под тяжким сводом,
Ждешь, когда настигнет роковой удар,
Рядом вдруг скрипучий и развязный
Голос начинает мне шептать
(Он опять, приятель неотвязный):
"Как красиво Вы умеете страдать..."
И когда на страстном ложе душат косы -
Страсть пришла в рубиновый покой, -
Он услужливо протянет папиросу
Липкой и холодною рукой.
И, кружась по залам в исступленьи,
Я ищу исхода в мир иной.
Он твердит: "Напрасные стремленья,
Все равно Вы не расстанетесь со мной".
И когда, покрывшись потом от натуги,
Я закончил эту чепуху писать,
Он сказал мне тоном ласковой подруги:
"Стыдно, друг мой, глупости болтать. Таких людей, как он, я больше никогда не встречала -- непреклонной порядочности, честности. И душа вся обращена к прекрасному. Таким он был. Как жаль, что он так далеко и мы, почти вероятно, уже не встретимся никогда". "17.11. 54. Владимир Георгиевич прислал хорошее ласковое письмецо. Подумай, что он мне сказал: "Я ведь совершенно одинок ". Я даже стесняюсь ему написать, что бы хотелось: не знаю, кто будет читать и как бы не вышло для него неприятностей".
{15} Вот два письма Щепкиной-Куперник Гаршину (ИРЛИ, ф. 70, ед. хр. 271).
На конверте:
Ленинград, ул. Рубинштейна, д. 15/17, к. 459, профессору В. Г. Гаршину
от Т. Щепкиной-Куперник, Тверской б., д. 11, кв. 10.
9 февраля 44
Дорогой друг, спасибо Вам за поздравление, которое меня глубоко
С освобождением Ленинграда! И не только Вас -- а всю Россию -- и себя. О, наконец-то я получила возможность спать, есть, читать, вообще жить -- без вечно грызущей мысли, без отчаяния, отравляющего мне каждый глоток, каждую секунду. Я не могла много ни говорить, ни писать об этом -- но я с этим жила и терзалась постоянно. Теперь я вздохнула легче! Я рыдала у радио, когда слышала о взятии Пушкина и Павловска -- и мысленно говорила: "Ныне отпущаеши..." Но, конечно, для нас с Маргаритой -- как и для Вас, и для многих -- это горькая радость: не дожили любимые до счастливого дня... Все это совершенно заслонило собственные личные переживания -- но, конечно, для меня было радостной неожиданностью это высокое награждение. Трудовое знамя! Это прекрасно. Я это знамя много лет держала в руках -- и надеюсь так до последней минуты его и не выпускать. Особенно меня тронуло отношение товарищей (по инициативе которых это все произошло, "сюрпризом" мне ко дню рождения) и вообще всех окружающих -- столько тепла и неподдельной радости я и не ожидала, все были, как будто их самих наградили. Маргарита радовалась
Милый, дорогой Володя, -- по старой памяти -- неужели Вы не приедете к нам отдохнуть? Хоть на недельку? Уж мы бы тут за Вами поухаживали -приезжайте к Вашим верным -- и уж очень старым -- друзьям. Раз уж мы дожили до освобождения -- надо этим воспользоваться, времени у нас не так уж много.
Целуем Вас обе и ждем.
Напишите хоть открытку!
Ваша Т. Куперник
На конверте:
Ленинград, ул. Рентгена, д. No 3, Институт рентгена,
профессору В. Г. Гаршину
от Засл. деят. искусств Т.Щепкиной-Куперник,
Тверской б., д. 11, кв. 10.
17.06.44
Дорогой мой Сечешенька, приехала Тат. Евг. и рассказала нам о Вас... и так все всколыхнулось в душе, так задрожали долго молчавшие струны, что неудержимо потянуло написать Вам, сказать, что хотя и время и пространство разделило нас, -- но все равно мы никогда от Вас душой не уходили -- ни Маргарита, ни я, и часто в наших горестных беседах о дорогих -- ушедших навсегда или далеких... мы о Вас говорили, и скорбим, что Вы в числе -далеких... Близких -- у нас здесь нет, кроме друг друга, никого.
Очень одиноко в Москве, но мы довольствуемся друг другом, нашим общим настоящим и нашим общим прошлым.
Но хотелось бы еще перед уходом увидеть Вас, пожать Вашу руку, вместе вспомнить о нашем Коле, который Вас так любил.
Говорила Тат. Евг., что, м. б., приедете в Москву получить орден? Если это так, то помните, что "диван на Тверском бульваре" ждет Вас, как и его владелицы, с открытыми объятиями. Мы, вероятно, большую часть, а м. б., и все лето будем в Москве, да я и не жалуюсь. Лежу с воспалением вен, но это милостивая болезнь -- не то, что когда сердце плохо: можно работать. А главное утешение, примиряющее меня с нездоровьем и с городом, -- это ночные фиалки, цветы июня, цветы белых ночей. Сколько связано с ними. У меня заставлена ими вся комната, и их аромат для меня настоящий аромат из страны исчезнувших часов -- где и Вы когда-то бродили.