Хмыкнув, «пьянчуга» ухмыляясь принялся опустошать один из своих мешков, вытащив из него пару простых холщовых рубах, ещё совсем новых и явно больших для низкого и тощего волшебника, оказавшихся ему бы даже ниже колена. Рядом же легли уже нарезанные для перевязей ленты тканей и глиняные мисочки с какими-то мазями.
Когда Ремок с Малым вернулись, Янь пояснил:
— Там в деревеньке знахарка была, я у неё нашёл лекарсва, положите их прямо в раны, это должно предотвратить гниение.
— А сам помочь не хочешь? — поинтересовался Ремок, уже отправивший Малого готовить.
Янь в ответ только пожал плечами:
— Я на это дело не вызывался. Замечательную водицу я, кстати, найти не смог, — после чего, что-то насвистывая, выудил из мешка, что притащил Жердяй банку закруток и отправился угощать Сморока с Молчаливым.
Чтобы к колдуну было проще подобраться, Ремок, вытащил Корэра из телеги, уложив его на одеяло, которое Няша расстелила на земле. Вертевшийся всё это время неподалёку Жердяй предложил:
— Давайте хоть я вам помогу.
— С чего бы?! — недоверчиво прошипела Няша.
— Да меня в своё время одна крестьянка вот так выхаживала. Я хотел её как-то отблагодарить, а она сказала, передать её добро кому другому. Девку жалко, её из-за меня потом колдун фиолетовоглазый на городских воротах повесили…
— Не думал, что и в тебе, распоследнем воре, что-то светлое осталось, — хмыкнул Ремок, всё же не став отказываться от помощи Жердяя.
— Да с вами пообщаешься, ещё и не такой гадости наберёшься… У мёртвых не кради, а ведь я не злато, серебро у них стащил, а варенье. Вот вы как давно ели варенье?
Не дожидаясь ответа Жердяй принялся стягивать с колдуна сначала сапоги, потом брюки, а уж потом и всё остальное. Тем временем Ремок с Няшей размачивали запёкшуюся кровь, чтобы как можно более безболезненно отодрать остатки некогда синей рубахи. В некоторых местах ткань, затвердевшая, принявшая форму тела, отходила вместе с кусками кожи.
Увидев обнажённого колдуна, Няша ойкнула, совершенно по женски, тоненьким, совсем не похожим на её хриплый и грубый, голоском. Ремок, переглянувшись с Жердяем, предположил:
— Ну, он колдун, ему может и не нужно. Мы же не знаем, что было под юбкой у той бабы.
— Просто сделаем вид, что ничего не было? — предложил Жердяй.
— Да. Чего нам пацана смущать? Ему и так не сладко.
Когда Ремок и Жердяй уже заканчивались перевязку, аккуратно стягивая кожу на распоротом животе, Няша, зашипев, оттолкнула их. Взяв Вихрь из теперь уже спокойно разжавшейся руки, примерившись, вонзила клинок прямиком в рану, нанесённую упырицей. Навалившись, воительница погрузила лезвие по самую рукоять. Запоздало поняв что происходит, Ремок с трудом оттащил невысокую коренастую воительницу, рычащую и брыкающуюся. Отвесив ей отрезвляющую пощёчину, бывший солдат рявкнул:
— Ты его к земле пригвоздить решила?!
— Он мне сказал, — прокричала Няша указывая на неспешно стекающий в рану клинок.
С опаской поглядывая на Няшу, в безумии которой никто уже давно не сомневался, Ремок, как и советовал Янь, вложив зеленоватую мазь, благоухающую травами, в рану, плотно стянув торс колдуна бинтами, с клином, оказавшимся в теле.
Натянув на колдуна рубаху и укрыв его шерстяные одеялом, Ремок подхватил Няшу за талию, перекинув через плечо, потащил к костру.
После ужина Жердяй выудил из складок бесформенного тряпья, скрывавшего его тощее тело, небольшую банку, наполненную тёмной вязкой жидкостью, в которой аппетитно плавали крупные ягоды.
Первым запустив ложку в банку с вареньем, Сморок проворчал:
— Мародёры несчастные.
— Не мы такие, жизнь такая, — отшутился Янь, забирая банку.
Но только Янь вытащил себе пару ягод, как понял, что банка уже пропала из его рук. Жердяй, наконец попробовав своей добычи, передал её Наше, в первые за всё время путешествия улыбнувшейся, а не оскалившейся. Лицо её в этот момент оказалось милым, и этого не портили ни шрамы, ни засохшая кровь, ни давно уже лишившимся симметрии, искажённые во множестве драк, черты. Она, придвинувшись к Ремоку, отдала банку ему, с мечтательным видом облизывая остатки сладости с ложки.
— Дерьмовая у нас жизнь, раз уж так радости добавить приходится, — проворчал он, всё же не отказавшись от угощения, передав его после Малому.
— А я счастлив. Когда бы ещё вот так вот поел варенья, у костра, в ночном лесу… Красиво же.
— Романтик… — проворчал Молчаливый, забирая банку с оставшейся последней ложкой у Малого, который в мечтательности съел сразу две.