- Чего у вас?
- Ну, не у нас, а тогда ещё у них. А строили, как наследники тайн тамплиеров, своё орденское гнездо. Но ввиду крайне страстного желания управлять всем миром, были объявлены вне закона.
- И? - Солнышко заглянула мне в мозг заинтересованным взглядом.
- Что, и… У меня как-то не сложилось с тайными обществами. Я пытался однажды. Нашёл канал связи с масонством…
Она начала приоткрывать рот.
- Опуская подробности. Меня, конечно, как положено, завели в "комнату размышлений" - чёрную комнату со столом и стулом того же жизнеутверждающего цвета. Там необходимо было изложить на бумаге трактат своего видения мира и бытия, а мне было о чём поведать. Я, понимая, что торопиться мне некуда, так как еда и ночлег казённые, начал писать. Писал много (писарь трижды бегал за бумагой) и, вероятно, слишком умно, потому что на третий день три мастера в чёрных мантиях с капюшонами (я заподозрил, что они и не выходили из комнаты, а слились на три дня со стенной занавесью) и сказали, что Орден не в силах быть мне полезным, ибо я и так знаю один больше их троих. Развернулись и растворились в стене. То есть, кастинг я не прошёл. Кому нужна конкуренция…
Моя слушательница откинулась к окну с широко открытыми глазами.
- Да шучу я! Построили, да и построили. Не выбрасывать же! Католическая церковь ведёт там службы, а есть ли связь с иллюминатами - кто знает! Говорят, что масонство всецело переплетается с иллюминатами, но здесь ли, на острове Борнхольм или в Лондоне, не ведомо.
- Да, ну тебя!!! - замахала ручками Солнышко, - я уже было поверила и собиралась бежать через окно!
- Помни! У масонов руки длин-н-ные, - загудел я трубным голосом.
- Вот, балда… А чего де Бар? Алкогольный? - она подхватила нотку юмора.
- Нет, как все католические храмы, безалкогольный. А имя носит магистра Эврара де Бара, по рассказам знавших его, в том числе и Людовика VII, честнейших правил человека и храброго крестоносца. Имя базилике дали иллюминаты, а Церковь не стала изменять имя, потому что заслужил и перед Землёй Обетованной во Втором крестовом походе и самой Папской Церковью.
- Фу-ух! Уморил ты своим чёрным юмором.
- Умею. Масоны научили.
- Так!.. - я получил удар по плечу кулачком, размером с тефтельку.
Тем временем с галёрки послышались звуки музыки. Мы обернулись: на задней площадке играли девочка на укулеле и парень на бандонеоне, в народе именуемом аргентинской гармошкой. Это были нотки французского шансона.
- О боже! Дети и французский шансон! - Солнышко просто таяла на глазах.
Девочка запела, и тут растаял я и весь спаянный вагон. Такого праздника среди недели никто не ожидал, - голос лился, словно ручей, и он очень подходил образу рыжей девочки в короткой клетчатой юбке и куртке "Lee Loco", просто Париж на выезде.
- Так похоже на маленький Du Soleil, - отметил я. Ты знаешь, когда Канада была на грани распада на англоязычную и франкоязычную, то, по признанию самих канадцев, главным мостом и воссоединителем в раздоре оказался Цирк дю Солей! Вот так, ни политики с обещаниями, ни церковники с молитвами, а клоуны с бандонеоне и жонглёры с булавами.
- Похоже на историю из райского сада! - умилялась Солнышко, - или это тоже шутка из Масонского ложе?
- Нет-нет! Это истинная правда, красивая и романтичная, как ты любишь!
- А можно ещё, как я люблю?
- Конечно, сколько угодно! Однажды, сидя на пригорке райского сада Ева сказала себе: "Да, сколько же можно! Авокадо, персики, манго, этот невыносимый дуриан, лонган с рамбутаном! А хочется простой вареной картошки под селёдочку или… Она обвела взглядом округу. О, яблочка!.. Яблочка хочу!!!"…
- Вот ты! Опять? А я уже уши развесила! Ладно, дай послушать.
Она села коленками на сидение, поставила локти на спинку сидения и подперев голову окунулась в музыку. Я делал два дела, как все Цезари: слушал музыку и любовался этим чудом, свалившимся мне на радость с какого-то белоснежного облака с оттенком космического латте, и не иначе. За ней можно было наблюдать, как за немым кино: все краски музыки и шум природы, рождение звёзд и увядание роз - всё читалось в эмоциях её лица. Мне нравилось. Мне даже на некоторое время перехотелось говорить говорительным говором, а просто сидеть и любоваться ею!.. Я тоже устремил свои уши в конец вагона. Ребята пели и играли: во-первых хорошо, а во-вторых негромко, благодаря чему вызывали улыбки умиления на лицах пассажиров и обволакивали их мысли воспоминаниями и мечтами о хорошем, по крайней мере я это читал, глядя по сторонам - все смотрели в окна так, как дети возле желанной игрушки в магазине игрушек. Я снова окунулся в милование Солнышком: