В шестнадцать ноль-ноль проскрипела по коридору тележка с киселём и начали звать на полдник в столовую. Василий, выпросив у санитарки лишнюю порцию, отправился проведать коллегу. По опыту зная, что после укола надобно обязательно выпить сладкого киселя, чтобы перебить горечь во рту.
– Эй, злобная сущность, кисель будешь? – спросил через решётку, заменяющую дверь.
– Как там маркёр? – с трудом ворочая белёсым языком, поинтересовался допельгангер, притянутый толстыми ремнями к массивной железной кровати.
– А чё ему сделается? Спит.
На дежурном посту сестра подняла голову от журнала и строго посмотрела на Василия.
– Дарья Филипповна, я ему киселя принёс. Не могу я так. Из нашей палаты он, верное слово. Просто забыли вписать. Наверное, ночью привезли. Так бывает, это запросто. Помните, в ваше дежурство вычеркнули жмурика, а он в морге ожил. А уже и родственники приехали, и постель заменили. Пришлось опять возвращать на довольствие. Ошибки неизбежны. Человеческий фактор. Здесь ничего не поделаешь. Взять вас, перестанете, к примеру, свои бардовые таблетки принимать, и в женскую психиатрию попадёте. А что, вполне может быть. Я здесь давно лежу и не такое видел. Так что, давайте киселём напоим? Ладно. Я его развязывать не буду, можете не сомневаться. Скала. Вон посмотрите, головой вертит. Пить хочет.
Пока злобная сущность утоляла жажду, Вася спросил потихоньку, прикрыв губы ладонью, чтобы дежурная не могла прочесть:
– Сколько без тебя протянет маркёр?
– Не знаю, я скоро сам сдохну от этих уколов.
– Не дадут, поставят капельницу, если что, в реанимацию отвезут. Можешь не сомневаться. Значит, говоришь, дело по локоть в саже. Печально. Надо спасать маркёра. Есть идеи.
– Если проснётся, то всё, готовь поминальную свечку.
– Так скоро процедуры. Всех так и так поднимут.
– Тогда панихида, встретимся на той стороне.
– Это чё так?
– Вразнос пойдёт товарищ без тёмной сущности. Куда злу деваться? Ни один организм не выдержит такой нагрузки. Самоедство ещё никому здоровья не делало.
– Ой-ё-ёй, – побегу пульс щупать. Вдруг он уже того.
Уборщица успела стереть следы борьбы с паркета, пока больные принимали медицинские процедуры. В воздухе летали резкие иглы хлора и гнилой трыпки. Маркёр спал, пуская радужные пузыри, которые звонко лопались, стекая липкой дорожкой из уголка мясистых губ на серую от частого кипячения наволочку.
Вася Штыков провёл рукой по никелированной спинке панцирной кровати, чтобы унять внутреннюю дрожь. Нет, он видел покойников. По разным причинам случалось наблюдать смерть вблизи, на соседней койке, но всегда прощание с жизнью носило сугубо материалистический характер. Теперь всё было совсем по-другому, совсем иначе. Этот человек, безмятежно спящий после укола, должен проститься с жизнью от разлуки со злом.
Нездоровое любопытство овладело Васей Штыковым. Он наклонился к маркёру почти к самым губам. Особенно большой пузырь, разлетевшись в куски, намочил ушную раковину. Он поморщился.
«Почему он плакал, что в этом такого: ненавидеть своего мучителя? Да почитай каждый изойдётся на лоскуты. Обидно до слёз, когда хочешь исполнять “Дунайские волны”, а тебе мешают, скребут когтями под ухом. Господи, какая у него сила воли, какое мужество. Железо, а не человек. Вот так спишь рядом, в одной палате с героем, и знать не знаешь, что он испытывает адовы муки, что он борется во сне с мировым злом. А как не мировое, если в себе уничтожаешь дурные привычки, то и всем хорошо. Какая несправедливость, что такой человек погибнет от невозможности делать зло!»
Большой, с крупными порами нос старого курильщика издал полу-всхлип, полу-стон. На том месте, где у допельгангера торчала отвратительная бородавка, находился хорошо оформленный бугор чёрного угря. Посчитав, что теперь всё равно, что нет смысла откладывать смерть, коль она подняла своё копьё. Василий зажал двумя пальцами противно вздрагивающий нос. На что маркёр распахнул пасть с протезами из нержавейки и выдал глиссирующий в носоглотке звук, затем сладко зачмокал слюной.
«Последний сон трубадура, – с грустью подумал Василий. – Как я теперь буду бороться с проклятыми филистерами? В его мерзком храпе я находил силы для дальнейшей борьбы. Благодаря ему, мне удалось выковать стальную волю. Научиться не обращать внимания на досадные мелочи, ради главной цели. Я больше не услышу затейливые коленца человека-оркестра. Благодаря им приходилось каждое утро зевать до вывиха челюсти, мечтать о послеобеденном сне, как о райском блаженстве. Теперь никого не разбудят мощные валторны благородного маркёра».