На стенах висели звукопоглощающие панели, окрашенные в чёрный цвет. Он огляделся. Впервые придя на сеанс, начал волноваться. Так всегда бывает с новичками. Вдруг сделают что-то совсем ему ненужное, что-то вредное. Проведут опыт из научного интереса. Отредактируют сознание так, что он забудет любимую берёзу под окном и номер автобуса.
«А что, очень даже может быть. Возьмут и сделают из него иностранного шпиона или ещё хуже, заставят отказаться от борьбы с филистерами. И тогда что, тогда прощай Вася Штыков, и здравствуй его величество безумие. Он совсем ничегошеньки не будет о нём знать, о втором человеке. И даже познакомиться не сможет, завести приятельство, обсудить новости психиатрии».
Квадратное помещение со встроенными видеокамерами по углам освещалось четырьмя матовыми шарами, свисающих с потолка на измазанных краской латунных трубках. На полметра от стен поставили кушетки, обтянутые для гигиены тёмно-синей искусственной кожей. «Странно, почему шесть, – подумал Вася. – почему не семь и не пять? Наверное, в этом есть какой-то смысл. Голос врача всегда будет решающим. Допустим, они единодушны, тогда он пастух, а если разделились, то может примкнуть к любой группе, чтобы управлять поведением другой. Но зачем это нужно при гипнозе, все и так добровольно пришли?»
Забравшись на кушетку при помощи особой ступеньки, он почувствовал себя неуютно. Слишком жёстко, нет бортиков. Возникло ощущение, что если неловко повернуться на выпуклой поверхности, то можно свалиться на керамическую плитку.
«Зачем они это сделали? Страх, вот что им нужно! Чтобы я ни о чём другом не думал, а в это время гипнотизёр заберётся в моё подсознание и начнёт внедрять другую личность».
Медицинская сестра накрыла колючим шерстяным одеялом и выключила свет. Пришлось отодвинуть от подбородка неприятные волоски. Рядом сопела пожилая женщина из соседней палаты. Темно. Вася не любил помещения без окон. Совсем не любил, можно сказать, ненавидел.
«Теперь уже не уйдёшь, она наверняка сидит снаружи. Ещё двигаться нельзя. Странные у них приёмы, совсем неправильные. Сказали, что я должен расслабиться, успокоиться. Вместо этого, тёплое одеяло. Ага, понял, хотят согреть, чтобы почувствовал комфорт. Тупые методы, рассчитанные на хлюпиков, а как насчёт жизнелюбов? Мне, напротив, жарко и неуютно».
Из динамиков раздался шум морских волн, мягкая успокаивающая музыка.
«Так, и почему я не засыпаю? Даже нет обычных пергюнтов, ерунда, этот ваш гипноз». Раздался бархатистый голос Николая Семёновича Сгибова: «Раз, два, три…»
«Не работает. Итак, что я должен сказать этому архангельскому геккону? Во-первых, пусть пожалуется, что его никто не любит, во-вторых, что кругом враги. Верный приём, доктор обязательно направят на групповую терапию. Он только прилетел из Америки и хочет испытать новые знания. Вот и организуем ему ящерицу липучку. Обязательно начнёт лечить. Тут можно не беспокоиться».
Наконец появился пергюнт, для начала самый стыдливый. У него уши вздрагивают, шмыгает коротким сморщенным хоботом. Такие у тапиров бывают. Вася читал про них в «Детской Энциклопедии», когда был ребёнком.
«Ты где шлялся? – строго спросил Вася, хотя боялся жителя потустороннего мира до вибрирующего ужаса. У него даже горло пересохло. Ещё беспокоила неудобная кушетка. Прижаться спиной не к чему, везде холодная пропасть. Одеяло никакой защиты не давало. – Ерунда полная, этот ваш гипноз!»
«Чики, рики… Рик!» – ответил хрипло пергюнт, будто спрашивая разрешения на свои мерзкие штуки. Со всех сторон: тёмных сгустков мрака в углах комнаты, шевелящихся комков мяса под шерстяными одеялами, круглых плафонов над головой, полезли длинные бурые тела с бородавками. Не было нужды открывать глаза, чтобы увидеть их уродливые морды. «Чики, рики, рики… Тык!» – Шуршало со всех сторон от звуконепроницаемых стен.
«Ишь чего захотели, чтобы я начал бояться. И не подумаю. Если бездействовать, то пергюнты останутся навсегда. Надо дотянуться до этой тётки и зажать ей нос, чтобы престала так неприлично сопеть. Начинаю думать, что у неё романтические воспоминания сейчас в голове».
Монотонный голос рассказывал о потяжелевших веках, мерно били в берег волны далёкого Атлантического океана. «Шлёп, ши-и-и… Шлёп, ши-и-и… Блюм, блюм.
Больные проснулись от истеричного крика, быстро превратившегося в жалобные стенания. Прибежала медсестра и включила свет. Пожилая больная вздрагивала на полу грузным телом. В разорванный фланелевый халат виднелся несвежий розовый лифчик.