Именинница пробудилась. Не обычным способом, с трудом возвращаясь из мира ночных грез в повседневность. Сегодня мы проснулись в мгновение ока. И, словно раскусив мои намерения, Юдит тут же подогнула ноги под себя, одновременно раскрывая объятия, в которые я в статусе первого поздравителя и нырнул. И в этой неудобной позиции моментально забыл о своем намерении расспросить о происхождении бижутерии, присутствие которой ощутил кожей ноги, в то время как мой страстно полураскрытый рот припал к золотому крестику. Ухватив его губами, я удерживал крестик до тех пор, пока меня не соизволили выпустить из объятий. Надо было срочно заняться приготовлением завтрака для дожидавшейся внизу фамилии, и Юдит, резво оттолкнув меня, соскочила на пол и исчезла в ванной, где, вывернув решительно все краны и напевая, занялась утренним туалетом.
Я оставался в постели. Редко в жизни я чувствовал себя таким ничтожным и никому не нужным. Снедаемый чувством вины, ревностью с изрядной долей плаксивой жалости к себе, я и представить не мог, что вообще когда-нибудь поднимусь с этой постели. Если любой другой на моем месте за какую-то секунду ясно представил бы себе решительно все причинно-следственные связи этого мира, ощутил бы прилив энергии для решительных перемен, я чувствовал лишь жуткую усталость, сводившую на нет всякие причинно-следственные связи. Я обратился в камень. Сначала не пожелали подчиняться ноги, затем и голова наотрез отказалась руководить телом. Не остались в стороне и руки. Где-то глубоко во мне сидела в заточении идея о том, каким образом выбраться из ловушки, в которую я угодил, однако нечего было и пытаться выпустить ее на волю. Когда Юдит вернулась из ванной, обнаженная и с тюрбаном из полотенца на голове, ей, бросив на меня даже мимолетный взгляд, не составило бы труда угадать мое состояние, потому что, как ни в чем не бывало одеваясь, несколько раз она озабоченно повторила: мой дорогой камень, мой любимый камешек, после чего снова нырнула в постель и улеглась на веки вечные.
Я и вправду снова заснул, потому что, пробудившись после показавшегося мне вечностью сна, в котором я блуждал по странному кладбищу, где могильными плитами служили книги, я обнаружил сгрудившихся вокруг моего ложа людей, среди которых кроме Юдит знал только дядюшку Шандора — тот, попыхивая трубкой, собрался подать мне в постель завтрак на подносе. Вакханалия призраков, пляска смерти. Боязливо подтянув покрывало к подбородку, я отчаянно надеялся, что все происходящее мне тоже снится. Однако когда Юдит с поразившей меня обыденностью взяла у дяди поднос из рук, я внезапно понял, что это, увы, самая что ни на есть реальность. Жест сей она сопроводила словами: ну ешь, ешь, мой камешек. И плюхнула поднос прямо мне на живот.
Когда я взялся за вилку, вновь убедившись, что все происходит со мной на самом деле и что я — из плоти и крови, группка прибывших тронулась с места, явно собираясь обозреть и вторую комнату квартирки в мансарде. Лишь по прошествии какого-то времени до меня донесся хлопок двери. Стало быть, убрались, даже не удосужившись отпустить Юдит, чтобы она еще раз взглянула на своего пациента. Празднество завертелось без моего присутствия.
9
Спустившись вниз сразу же после полудня, я убедился, что квартира битком набита гостями. Точное их количество установить не удалось, поскольку они успели рассеяться по всему жилищу. Товарки Юдит разносили кофе, чай и пирожные, Янош хранил многозначительное молчание, две дебреценские тетки убирали со стола, обитавшая в моей спальне семья в полном составе переместилась в кухню, занявшись мытьем посуды, племянник Марии обходил с бутылкой палинки и подносом с рюмками столы, а между гостями фланировала Юдит, что-то на ходу переставляя, смеясь, без умолку говоря, подсаживаясь на минутку к кому-нибудь, чтобы тут же вскочить, последовав призыву из другого угла.
Она была сразу везде, не упуская из виду даже отдаленные закоулки квартиры. Так что здесь все было ей подконтрольно. Я вдруг показался себе свергнутым с престола королем, которого по инерции почитают и даже украдкой приветствуют, но которому решительно нечего сказать. Кроме того, по поведению присутствующих я ощутил, что обо мне уже вовсю циркулируют байки, ибо стоило мне приблизиться к какой-нибудь группе сидящих, как все будто по команде умолкали, а стоило сказать «пока» и снова отойти, как оживленный разговор возобновлялся. В империи Юдит общались по-венгерски. Немецкий, само собой разумеется, тоже был приемлем, но лишь в статусе проблемно-ориентированного языка.