Часто в этой связи мне даже приходила в голову версия о некоем заговоре консерваторов против современной музыки. Ибо что взять с нас, западников, спецслужбам? Хоть нашу музыку время от времени и исполняли, хоть и вручали нам призы, но всерьез-то ее никто не принимал, так что до нас доходили лишь отзвуки великих событий в наших странах, да и то через газеты. Кому взбредет в голову приглашать к себе какого-то там композитора? Любой писатель, пусть даже автор кратеньких зарисовок расплывавшихся в знойном мареве пейзажей, мог с полным основанием рассчитывать на то, что его изберут в качестве эксперта по животрепещущим мировым проблемам, любой драматург или режиссер имел возможность изложить свое политическое кредо перед премьерой выпестованной им «Эмилии Галотти», журналисты и академики также имели массу возможностей заявить о своих пристрастиях, и в эру всеобщего отчуждения стало своего рода традицией, что политикам дозволялось говорить именно о том, в чем они менее всего смыслили.
Но к чему втягивать в обсуждение важных общественных проблем музыканта, который строчит ноты для пьес с арфой, ударными или варганом? Нас бы не поняли! Те правила введения в заблуждение, которые мы, композиторы, используем при написании своих музыкальных произведений, доступны пониманию лишь узкого круга избранных. Ничем не стесняемая гибкость звучания — загадка для большинства слушателей. Как же вам это удалось? — таков всегдашний вопрос, задаваемый нам. На Востоке все, конечно же, по-другому, там любой гобоист — носитель важных госсекретов, там каждая альтистка в курсе того, где у селедки хвост.
Поскольку от нас, практиков, пользы все равно никакой, постепенно пришли к мысли о необходимости приглашать хотя бы теоретиков, музыкальных философов и критиков, людей образованных — среди ночи подними, и враз тебе доклад на любую тему выдадут. Именно им выдали лицензию на разъяснение целей и задач нашей работы. Именно они оказались самым лакомым куском для спецслужб, вынужденных мобилизовать все свои интеллектуальные сливки, дабы не выглядеть смешнее некуда. И вот функционер компартии Франции, сурово наморщив лоб, втолковывает сотруднику польской разведки о премудростях «musique concrete», а в двух шагах от него, за соседним столиком молодой и даровитый редактор одной весьма серьезной газеты ФРГ поясняет, как именно следует понимать лозунг «Взорвать все оперные театры!».
Поскольку все чаще и чаще на фестивали стали приглашать немузыкантов, спецслужбы, коим отчаянно не хватало специалистов в области музыки, оказались не в состоянии опекать еще и нас, что открывало нам, музыкантам, возможности для относительно беспрепятственного общения. А то не избежать и нам вручений приветственных адресов, тостов за мир и дружбу между народами, экскурсий на музыкальные объекты различной величины и значимости, выслушиваний длиннейших и нуднейших речей местных сочинителей-патриархов.
Я сам был свидетелем тому, как однажды в Братиславе один из самых известных левых писателей на музыкальную тематику, профессор то ли из Мюнстера, то ли из Оснабрюка, поднимал и поднимал бокал в честь каждой из прибывших делегаций, пока к концу торжества его не отвезли на «скорой» в больницу, где врачи четверо суток вытаскивали его из могилы. И вытащили — в день отъезда профессор снова был как огурчик. А по пути в Мюнхен я раз в полчаса таскал его в туалет проблеваться — даже символического количества спиртного, принятого им на грудь во время прощания, с избытком хватило, чтобы превратить его в лепечущее и обвешанное слюной создание. Я очень многим обязан ему, так как по прибытии в родные пенаты профессор, протрезвев, накатал исступленно-восторженную статью в одну из ведущих немецких еженедельных газет, где возносил до небес и фестиваль, и представленный на нем музыкальный материал, равно как и высочайший уровень участников фестиваля — «и это в нашу эпоху всеобщего одичания, деградации и окостенения музыкальной культуры», — выставив меня неугасимой звездой братиславского музыкального форума, что обеспечило мне максимальный размер музыкальной стипендии, врученной лично министром культуры федеральной земли Бавария. Музыканты с чувством юмора — раритетный вид — тоже не остались внакладе, поскольку я был описан не только как профессионал-виртуоз, но и как тот, кто готов, если придет пора, исполнить высший долг перед искусством. Его бы слова да…