Но однажды двоюродная сестра рассказала ей, что у моря, на сайе, живет некий маэстро Урия, врач и святой. Что он умеет сращивать сломанные кости, помогает отчаявшимся, потерявшим голову от любви. И тогда к ней стала возвращаться надежда. Вдруг этот человек сумеет помочь ее беде? Вернуть ей честь и достоинство. Спасти ее от неминуемой гибели.
И она поспешно вымолвила: «Скажи же, где маэстро Урия?»
Когда я рассказала, что уже год, как моего отца схватили и увели, она расплакалась.
Ей было жаль не себя, а меня.
Я же плакала, ибо мне было жаль ее, считавшую единение мужчины и женщины злом. Я вспомнила, как мы с отцом препарировали трупы и рассматривали внутренние органы, и я увидела плод слияния мужчины и женщины, и Урия сказал: «Смотри, Вирдимура, двое стали единым целым».
Мне было известно, что должен сделать мужчина, чтобы произвести потомство. Урия объяснил мне, как мужской орган разрывает женскую плеву, как выбрасывает семя, как оно разлетается по органам женщины.
Но все это обратимо, сказала я Закаре. И я могу тебе помочь, как это сделал бы Урия.
Она с удивлением поглядела на меня. Никто прежде не слыхал, чтобы женщина владела хирургическим искусством и умела сшивать утраченную плеву. Не слыхал, чтобы женщина занималась мужской работой. Чтобы женщина управлялась с загадочными инструментами.
«Вы — ведьма?» — выдохнула она.
После Закары пришли другие женщины. Все они приходили тайно. И всех я оперировала по ночам.
Я снимала боль, усыпляя их морской губкой, высушенной на солнце и пропитанной опием, беленою, соком неспелых ягод тутовника, ежевики, плюща, белладонны, латука и мака.
Прежде чем женщины засыпали, я старательно следовала советам Йосефа, который занимался умалишенными: нужно улыбаться не меньше трех раз, улыбаться как можно чаще, улыбаться всегда.
Не верилось, что стольких женщин мужчины брали силой, а потом несчастных ждали позор и изгнание. Большинству из них не было и двенадцати лет.
Они приходили, одни или с сестрами, с родственницами, с кормилицами. Все они были похожи: отчаявшиеся, сломленные и прекрасные.
Чтобы провести сшивание плевы, нужна твердая рука и в то же время большая аккуратность. Когда я будила женщин и говорила, что все прошло хорошо, я чувствовала себя опустошенной и подавленной, одиночество растекалось по моим венам.
Имя мое передавалось из уст в уста, его шептали, произносили лишь намеком, говорили по секрету, от женщины к женщине. Все знали, что, если мужчина, будь то жених, муж или священник узнает о том, чем я занимаюсь, меня ждет костер.
Когда я не работала, я читала записи Урии. Но я так и не открыла второй сундук, в котором, как сказал отец, он спрятал мое прошлое и с познанием которого велел не торопиться. И ждать, когда придет время.
Но я даже не знала, чего именно ждать.
Шли годы. Я так ничего и не разузнала об отце. Вся моя жизнь протекала в пещере. Внутри я обустроила себе дом, снаружи умело маскировала вход растительностью. Я просыпалась на рассвете, кланялась солнцу, как учил меня отец, мылась в морских волнах. Питалась корнями и пшенной лепешкой или поджидала отлива, когда крабы выходили на сушу и их можно было наловить и приготовить на огне. Мне нравилось лежать неподвижно, в лучах солнца, чувствуя, как от мыслей сдавливает лоб. Море накатывало и разливалось, украшая меня светящимися сполохами, точно платьем. Как прекрасно было дремать, не зная ни времени, ни ожидания, ни смерти. Как легок был этот морок, сотканный теплом, на этой безлюдной земле.
Но потом во мне снова пробуждался страх. А если кто-то меня увидел? А если на меня нападут? И я снова укрывалась в пещере, пряталась среди мешков с плодами рожкового дерева. И хоть меня никто не искал, я продолжала скрываться.
Я чувствовала себя загнанной не только из-за опасности. Меня преследовали вопросы, на которые не было ответов. Меня пожирала жажда правды. Кто я? Я не могла стать врачом, ибо никакие законы — ни израилевы, ни прочие — не дозволили бы женщине считаться врачом. Не была я и повитухой. Не была ни невестой, ни матерью, ни дочерью. Я была местной и в то же время чужой. У меня было имя, но его было некому произнести.
Быть может, я была одним из тех незримых пророков, кто — подобно Иеремии — возвещал о том, что на всех нас кровь младенцев?
Нет, я была просто женщиной. Невиданной тварью, кем-то вроде драконов и единорогов.
Глава 9
Шабе́ явилась на рассвете Пурима, дня очищения. В ее волосы были вплетены виноградные лозы. На ней было зеленое одеяние, которое она украсила ракушками. Хрупкое, вертлявое тело, раскачивающееся туда-сюда. Если бы не едва наметившаяся грудь, ее легко можно было принять за ребенка, потерявшегося в своих фантазиях. Или за неземной дух, не ведавший мирской жизни. Когда-то ее волосы были цвета каштана, но она выкрасила их соком тутовника, и теперь они отливали темно-лиловым оттенком, какого не встречалось у девушек ее возраста.