То был нескончаемый экстаз пламени и всевозможных запахов.
Хитроумное сплетение величия и погибели.
Подобный плачу и грешных, и праведных, то был плач вещей, уходящий дымом в небеса.
Мы с отцом пытались усмирить пожар, сбивая огонь мокрыми одеялами и колодезной водой.
Напрасно.
Лишь к рассвету нам удалось погасить пламя, хотя мелкие красные головешки все еще тлели.
Сквозь вздымающуюся к небу пелену мы разглядели, что от лаборатории почти ничего не осталось.
Не осталось журналов, куда отец заносил редкие хвори и записывал свои анатомические открытия. Не осталось сосудов, где он держал териак — самое мощное противоядие. Не осталось пробирок, где жили невидимые организмы, вызывающие малярию, повадки которых отец изучал, чтобы найти лечение.
В то утро я, непричесанная и грязная от сажи, сидела у кромки воды. Море было столь огромным, что человеческая жизнь казалась мне крошечной, и все человеческие страсти явились мне совершенно бессмысленными, жалкими, заранее обреченными.
Но отец не терял времени на то, чтобы грустить, он тут же принялся искать, что уцелело, и улыбался мне.
Он не замечал того, что уничтожено, почтенные доктора.
С годами он научился видеть в мире лишь то, что уцелело, что стоило спасти.
После пожара мы принялись все восстанавливать.
Дом лишь немного почернел. Можно было побелить его известью.
А вот от лаборатории остался лишь остов, державшийся на уцелевших брусьях и раскачивающийся при малейшем порыве ветра. Но внутрь мы вновь поставили койку — на нее укладывали трупы; отмыли стекла, на которые намазывали экстракт агавы; вернули сосуды, где мы хранили морозник, который отец использовал как болеутоляющее.
В те годы отец подробно изучал и описывал растения, исследуя их лечебные свойства. Среди них были шепен — снотворный мак, считавшийся сильным болеутоляющим средством; шеншенет — конопля, помогающая от тревоги и прочих напастей, которую можно было принимать орально, ректально и вагинально; тхекерет — листья плакучей ивы, которую отец использовал против боли; наконец, ремет — мандрагора, которой он лечил укусы насекомых.
Люди, что приходили к отцу за помощью или лечением, поражались его изобретениям, необходимым для получения лекарства. Склянкам, в которые он собирал конденсат, накопившийся за пять дней испарений. Сложной системе трубочек, нужной для переработки растительных волокон. Ситечкам, с помощью которых отец очищал семена растений от пыльцы.
Больные неустанно благодарили его, особенно тогда, когда отец, не требуя ни гроша, повторял: «Ступай себе с миром».
А вот священники постоянно вызывали отца и без стеснения требовали платить штрафы. Его доброта мешала другим докторам джудекки зарабатывать, ведь они лечили только за плату.
Кроме того, маэстро Урия занимался лечением травами, не имея лицензии аптекаря, за что, как утверждали священники, предписывалось заплатить короне три унции золота. Также препарировать мертвецов считалось кощунством: якобы это устрашало душу покойного и она бежала из тела. А посему Урии запрещалось трогать покойников, лишать их внутренних органов, через которые Господь являет себя, прикасаться к трупам прежде, чем они будут достойно погребены. «Приказываем и повелеваем маэстро Урии не препарировать, не исследовать тела и не допытываться об их строении, не заниматься сбором и сушкой трав, инсуффляцией и экстрагацией растений, не составлять их описаний, не изучать яды и противоядия, не делать смесей. Ему строго запрещается проводить любые опыты и вызывать видения, ибо доподлинно известно, что видения порождают дурные помыслы; в случае ослушания — штраф сто унций. Пусть Урия врачует лишь те недуги, что преобладают, когда дует северный ветер: кашель, запоры, дизурию, судороги, боли в груди и в боках. И пусть воздерживается от своих догадок и изысканий, а иначе выплатит штраф в пятьдесят унций».
Но отец не обращал на это внимания. Он выплачивал то, что ему назначали, и продолжал делать то, что считал нужным. И когда всех остальных докторов Катании освободили от налогов, отцу повелели платить их в двойном размере.
Он платил, не возражая и не оправдываясь. У него были кое-какие средства, оставленные ему покойной матерью. Богатство его не волновало. Ему было важно как можно скорее обучить меня.